этим мысль, что мисс Невиль скоро приедет в его дом, казавшийся ему теперь таким маленьким, таким бедным, таким неподходящим для особы, привыкшей к роскоши, презрение, которое, может быть, зародится в ней от этого, – все эти мысли образовали в его голове какой-то хаос и навели на него глубокое уныние.
Он сел ужинать в большое кресло из потемневшего дуба, на котором обыкновенно председательствовал за семейным столом его отец, и улыбнулся, видя, как Коломба колеблется, сесть ли ей за стол вместе с ним или нет. Впрочем, он был очень доволен ее молчанием во время ужина и ее быстрым уходом после него, потому что он чувствовал себя еще слишком растроганным, чтобы сопротивляться, без сомнения, готовившимся на него атакам. Но Коломба щадила его и хотела дать ему время осмотреться. Опершись головою на руку, он долго оставался неподвижным, перебирая в уме сцены последних двух недель. Он с ужасом думал о том, что все ждут от него каких-то действий по отношению к Барричини. Он уже чувствовал, что мнение Пьетранеры начинает становиться для него общественным мнением. Он должен был мстить под страхом прослыть трусом. Но кому мстить? Он не мог поверить, что Барричини виновны в убийстве. Правда, они были враги его рода, но нужно было разделять грубые предрассудки земляков, чтобы приписывать убийство Барричини. Он смотрел на талисман мисс Невиль и тихо повторял его девиз: «Жизнь есть борьба». Наконец он твердо сказал себе: «Я выйду из нее победителем!» С этой прекрасной мыслью он встал и, взяв лампу, хотел подняться в свою комнату, как вдруг кто-то постучался в дверь. Время было не такое, чтобы ждать гостей. Тотчас же явилась Коломба; за ней шла служанка.
– Это свои, – сказала она, подбегая к двери.
Однако, прежде чем отворить, она спросила, кто стучится.
– Это я! – ответил тоненький голос.
Поперечный деревянный засов был тотчас снят, и Коломба опять явилась в столовую, ведя за собой девочку лет десяти, босоногую, в рубище, с головой, покрытой рваным платком, из-под которого выбивались длинные космы черных как вороново крыло волос. Девочка была худа, бледна, обожжена солнцем, но в ее глазах сверкал живой ум. Увидя Орсо, девочка робко остановилась и по-деревенски низко поклонилась ему; потом она стала тихо говорить что-то Коломбе и подала ей только что убитого фазана.
– Спасибо, Кили, – сказала Коломба. – Поблагодари своего дядю. Он здоров?
– Здоров, барышня. Я не могла прийти раньше, потому что он очень опоздал. Я ждала его в маки три часа.
– И ты не ужинала?
– Нет, барышня, мне было некогда.
– Тебе сейчас дадут поужинать. У твоего дяди еще есть хлеб?
– Мало, барышня, но особенно ему нужен порох. Каштаны поспели, и теперь ему нужен только порох.
– Я дам тебе для него хлеба и пороху. Скажи ему, чтобы он берег его: он дорог.
– Коломба, – сказал Орсо по-французски, – кому это ты так покровительствуешь?
– Одному бедному бандиту из нашей деревни, – отвечала Коломба на том же языке. – Эта