блудная жена? —
лев точно знает, но его не спросишь.
Водичка размывает имена…
кто в чём повинен – ветерок относит
подальше в гавань – к мёртвым – наугад —
среди камней, назначенное имя —
найдётся точно. Ветер без преград
листвой засыплет, обойдя другие,
и будет точно знать – кто где лежит
в объятиях водички чужеземной,
под камушком, что точно сохранит —
за мизерную плату – непременно,
когда за смертью не кончается ничто…
и голуби выклёвывают мякиш
столичной булки, «птичье молоко»
вываливая на руки смотрящих.
«Уходит время, будто в облака…»
Уходит время, будто в облака
луна уходит и оттуда светит
небрежным светом, как фонарь, пока
погода позволяет… но в конверте
уже листок с назначенным числом —
который год чернила «греют» дату —
отсутствия. И мысли о былом —
в перечислении – ни в чём не виноваты,
как и чернильница в отсутствии чернил —
бумага терпит, а перо пророчит…
Наличие в окне цветных картин —
бумаге добавляет лишних строчек
и впечатлений, а уже ноябрь —
должно быть холодно, но солнце пригревает
и птичья стая метит календарь
присутствием… и облако не тает.
«Взгляд на поверхности письменного стола…»
Взгляд на поверхности письменного стола,
как в раскопах памяти, выискивает морщины —
доказательства, то есть жизни, где все слова
на бумаге, по крайней мере, пока что живы.
И в ложбинках дерева, как в вывертах из земли,
что сравнима, разве что, только с водой забортной,
что берёшь рукой, как многие не смогли —
проступает кровь, отпущенная аортой…
и бурлит, и пенится. Стол сохраняет вид
непреступной крепости, хранит, как перо чернила,
свои трещины… и, кажется, говорит,
как чернила – буквами, что плоскость не сохранила
из-за того, что строчки бегут. Бегут,
сохраняясь, разве что, в памяти – не на долго…
да ещё в испачканных пальцах, что берегут —
в папиллярных линиях чувства – почти что долга.
«С книжной полки, ладонью стирая пыль…»
С книжной полки, ладонью стирая пыль,
перебираю названия в переплётах,
как пустыми фарами утренний автомобиль
ранних прохожих, знакомых, или кого там…
Разыскать пытаюсь старый уже сюжет,
или, хотя бы, автора – того, чьё имя
долгие годы давало на всё ответ,
но куда-то скрылось… записанное другими…
и на книжной полке спрятано – в закрома
и хранимо жизнью самой, как на всякий случай,
под тяжёлой пылью, где медленные слова
обрастают