из-за одного этого «Легенда об Уленшпигеле» заслуживала бы почетного упоминания в истории европейской литературы. Но она значительное больше, она – великое произведение всечеловеческого искусства. Начало бельгийской литературы было положено рукою мастера. Журналист, бедный, безвестный, создал почти что на наших глазах памятник, способный соперничать с Дон Кихотом и Пантагрюэлем…
Кто такой Уленшпигель? … Один из тех героев – бродяг, обжор, плутишек, трусов, насмешников, распутников, писунов, жрунов, говорунов и пустобрехов… который облегчается, с шумом гадя на головы прохожих. Под именем Уленшпигеля он жил у двух очагов: германского и фландрского. Известны две его могилы: одна в Мельне, что около Любека (см. рис. 3 – Авт.), где он умер около 1350 года (якобы – Авт.); другая – у подножия огромной башни в Дамме, близ Брюгге; и на обеих могильных плитах начертаны одни и те же атрибуты: «Uylen Spiegel»…
Его (Тиля – Авт.) вольные шуточки служат как бы… маслом, на котором варят и шкварят в одном котле пряности и сальности… В течение пяти-шести веков народ, отведав их, облизывает себе пальчики (красочно живописует Ромен Роллан – Авт.). В этой-то харчевне Рихард Штраус и набрался тех жирных запахов подливы, которые придают аромат его музыкальной поэме «Тиль»…
Он (Уленшпигель – Авт.) – ЗНАМЯ СВОЕГО НАРОДА. ОН – ЗНАМЯ И ГЕРБ СВОЕЙ НАЦИИ» [857:3], с. 5–7.
Хорошо видно, как набирала обороты пропагандистская машина, бурно рекламировавшая де Костера и Уленшпигеля.
На рис. 7 показана еще одна современная скульптура Уленшпигеля. На рис. 8 представлена одна из иллюстраций к Народной Книге об Уленшпигеле якобы 1515 года.
Рис. 7. Еще одна современная скульптура Тиля Уленшпигеля. Взято из Интернета.
Рис. 8. Иллюстрация к Народной Книге якобы 1515 года. Уленшпигель сидит в улье. Автор Hermann Bote. Взято из Интернета.
Надо сказать, что современные комментарии к истории Уленшпигеля иногда грешат замысловатой вычурностью и наукообразием, что затрудняет читателям вникнуть в интереснейшую суть. Вот, например, что говорится в научном труде [154:00].
«Как указывает М. Ю. Реутин, главный персонаж народных книг представляет собой достаточно сложный знаковый конструкт (Реутин, 1996), ix. Адекватно его можно скорее описать в терминах аристотелевской «Поэтики», нежели в терминах современных: например, его действие первично по отношению к нему самому, а сам он прилагается к своему действию лишь как точка, формально необходимый субъект, поскольку функции без аргумента не бывает. Подобная расстановка акцентов становится понятной опять-таки только в контексте ритуала. Карнавальный шут есть фетиш, то есть объективация, персонификация некоторых коллективных, субъективных, в конечном счёте, представлений. Стало быть, важен не столько шут, сосуд смыслов, сколько идеи, которые он выражает: гиперсексуальность, мудрость, физическая сила, и их реализация в шутовском антиповедении».
Вряд