как я твоим отцом, да по селу тому молва не пошла, что учитель со служанкой сожительствует, – закончила Фрося расспросы и пошла разжигать самовар, оставив отца с сыном наедине.
Петр Фролович слушал разговоры молча, но успел хватить пару рюмок водки без присмотра Фроси, отчего лицо отставного капитала побагровело, а глаза заблестели стариковской влагою – ему было шестьдесят семь лет.
– Как служанку-то звать? – спросил отец, когда Фрося ушла на кухню.
– Арина, – ответил сын.
– Сама согласилась или ты обманом её взял? – продолжал отец.
– Сама, конечно, я лишь прикоснулся к ней – она и отдалась на диване и с тех пор безотказна, а иногда и сама ко мне: прижмется молча и к дивану.
– Это хорошо, что сама согласилась, и ты ей не в тягость, – подвел итог отец. – Но Фрося дело говорит: не пара она тебе по жизни, а лишь для плотской утехи по согласию. На селе рано или поздно догадаются о вашем сожительстве и придётся тебе, сынок, убираться из села с позором: община не прощает прелюбодейство даже по согласию. Мне, по-стариковски, простили, а тебе не простят. Но и без женщины в твоем возрасте никак нельзя жить: дурь может в голову ударить. А девушки какой у тебя на примете нет?
– Есть одна, дочка старосты, хочет в жены – только помани: и по сердцу пришлась и собою хороша, но тогда из этого села мне не выбраться никогда, а всю жизнь быть земским учителем мне не по душе, – откровенничал Иван.
– Тогда езжай учиться в город: мы с Фросей поможем, чем сможем, но ты подумай еще не раз: простая жизнь на селе с любимой женщиной в ладу и с детишками, зачастую лучше погони за успехом в неустроенной городской жизни. Десяток лет еще минет – оглянуться не успеешь, а старость на пороге и уже ничего будет не нужно, кроме покоя в семейном кругу, а там и детки разлетятся по свету, и останешься наедине с женою: когда-то любимой, а теперь старой и больной.
Мы с твоей матерью в ладу жили, пока болезнь её не подкосила. Она сама Фросю сюда привела, чтобы у нас связь образовалась; умная была твоя мать: знала, что мужчине женщина нужна, чтобы не закиснуть – вот и подыскала мне сожительницу, коль сама больна, царство ей небесное. Озаботилась мать, чтобы я не остался бобылем в этом доме и не привел сюда, по мужской глупости, вздорную мачеху тебе.
Матери нет, мы с Фросей живем в ладу её заботами и ты не пасынок Фросе, но вроде сына – вот как твоя мать угадала и распорядилась. Завтра же сходим к ней на могилку и свечку поставим за твой приезд, – подвел итог отец и торопливо налил рюмку водки, пока Фрося отсутствовала.
Фрося принесла ворчавший самовар, поставила на стол и все стали пить чай с вишневым вареньем, которое Фрося оставила с прошлого года, зная, что Иван любит вишню.
– Храпеть начал Петр Фролович, видно и впрямь стареет, – пожаловалась Фрося, – и снадобья от храпа вроде нет, спрашивала я у бабы-ворожейки на селе. Переверну его на бок – замолчит, но стоит ему повернуться во сне на спину – как снова музыка играет на все лады: иногда даже уши затыкаю ваткой –