Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.
Я поднимаю бокал.
– За одиннадцатое одиннадцатого.
Мы чокаемся.
– Есть ручка и бумага?
Я достаю то и другое из ящика, кладу перед ней.
– Просто сядь здесь, – велит мне Джейн. – Сделай красивое лицо.
Я хлопаю ресницами.
Несколько коротких, резких штрихов, и на белом листе возникают мои черты: темные глаза, гладкие скулы, немного выступающий подбородок.
– Постарайся передать мой патологический прикус, – говорю я, но она шикает на меня.
Рисует минуты три, дважды подносит бокал к губам.
– Вуаля! – восклицает она, показывая мне бумагу.
Я изучаю набросок. Сходство поразительное.
– Ловко у тебя получается.
– Правда?
– А другое умеешь рисовать?
– Портреты других людей? Хочешь верь, хочешь нет, я могу.
– Нет, я имею в виду животных или, скажем, натюрморты.
– Не знаю. Меня в основном интересуют люди. Как и тебя. – Она ставит в углу размашистую подпись. – Та-да. Оригинал от Джейн Рассел.
Я засовываю набросок в выдвижной ящик, в котором держу хорошее столовое белье. Иначе портрет может испачкаться.
– Посмотрите-ка на это.
Кажется, по столу разбросаны самоцветы.
– От чего пилюлька?
– Какая?
– Розовая. Восьмиугольная. Нет, шестиугольная.
– Это индерал. Бета-блокатор.
Джейн прищуривается.
– Это же от сердечных приступов.
– И также от приступов паники. Замедляет сердечный ритм.
– А та от чего? Маленькая белая, овальной формы?
– Арипипразол. Атипичное антипсихотическое средство.
– Звучит серьезно.
– Да, и в некоторых случаях это действительно серьезно. Для меня это просто добавка. Она позволяет оставаться в здравом уме, но от нее я толстею.
Джейн кивает.
– А это что?
– Имипрамин. Тофранил. От депрессии. От него бывает ночное недержание мочи.
– У тебя энурез?
– Сегодня ночью может быть.
Я прихлебываю вино.
– А эта?
– Темазепам. Снотворное. Приму позже.
Джейн кивает.
– Разве можно принимать что-то из этого с алкоголем?
Я глотаю.
– Не-а.
И только в тот момент, когда пилюли проскальзывают в глотку, я вспоминаю, что уже пила лекарства утром.
Джейн откидывает голову, выпуская изо рта струйки дыма.
– Пожалуйста, не говори «шах и мат». – Она хихикает. – Мое эго не может принять трех поражений подряд. Не забывай, что я много лет не играла.
– Это заметно, – говорю я.
Она фыркает и смеется, выставив на обозрение серебряные пломбы.
Я осматриваю своих «пленников»: обе ладьи, оба слона, толпа пешек. Джейн «съела» коня и пешку. Она видит, что я разглядываю ее трофеи, сбивает коня на бок.
– Лошадь упала, – произносит она. – Вызови ветеринара.
– Люблю лошадей, – сообщаю я.
– Посмотри-ка.