казны. Заработать можно было только в стенах самой Академии (за краткую отлучку полагалась порка, за долгую – каторга), а тут возможностей было меньше, чем нуждающихся. Спас Прончищева от голодной смерти учитель арифметики, знаменитый Леонтий Магницкий, тот самый, по учебнику которого позже учился Ломоносов.
Ученики не раз могли видеть императора – к примеру, на торжествах при спуске каждого корабля. Кроме того, они, порою голодные, вдоволь навидались чудовищно разорительных[48] (и порой жестоких) царских увеселений вперемешку с чудовищно жестокими казнями (о них далее), где старшие из них (гардемарины) охраняли порядок. Как именно мальчишки ко всему этому относились, не знаю, но история с островами Петра заставляет задуматься.
Зато точно знаю, что, став гардемаринами, они люто возненавидели своего директора. Первым директором был граф Андрей Матвеев, прежде неудачливый дипломат, близкий Петру. Он был человек образованный, но совершенно чуждый как флоту, так и делу обучения. Чего стоит, хотя бы, его приказ успешным гардемаринам обучать остальных (1718). Вызван он был тем, что в Академии на тысячу с лишним учеников было всего 4 учителя и, видимо, 4 помощника (кроме тех, что сами были учениками) [Глушанков, 1980, с. 16].
Через год Матвеев был пожалован в сенаторы, и Академию возглавил другой близкий сподвижник Петра, гвардии майор Григорий Скорняков-Писарев, жестокий деспот. До этого он, кроме прочего, руководил созданием «цифирных школ» (начального образования), и, как пишут, дело провалил, ибо школьники массами из школ бежали, а школы распадались. Из Академии тоже бежали[49].
После смерти Петра Писарев был сослан на север Якутии, в Жиганское зимовье. И надо же так случиться, что Великая Северная экспедиция больше всего натерпелась в Сибири именно от этого ссыльного. Он стал в Сибири снова большим начальником, ненавидел экспедицию люто и писал в Петербург длиннейшие доносы на неё и лично на Беринга, её начальника.
Оба, Матвеев и Писарев, хорошо уясняют тот факт, что Петру, как и другим российским правителелям, прежним и нынешним, личная преданность часто бывает важнее деловой пригодности. Странно: неужели царь не мог выбрать среди преданных ему лиц людей способных – хотя бы на самые ответственные посты? Оказывается, не мог: таковые были наперечёт, да и те часто кончали карьеру «в опале» (в тюрьме, ссылке или на эшафоте), ибо Пётр всюду видел реальное расхищение казны и подозреваемую измену.
Должен оговориться, что вовсе не собираюсь писать ещё один очерк о Петре I. О нём и так уже написаны их тысячи, причём все точки зрения давно высказаны, и изменить соотношение сил в спорах о Петре невозможно – оно от фактов не зависит, а зависит исключительно от политической моды. Цель моя лишь в том, чтобы хоть немного показать, что и как изменилось в России за те сто лет, что прошли между событиями очерков 2 и 4, а что осталось прежним. Для этого мне как раз удобно оказалось начать с мыса Петра, мыса, где была избушка, в которой вероятно побывали первопроходцы из обоих очерков.
Если