бань чёрте какого века. Лимоны – жёлтые, кислые, с привкусом детской болезни и спиртового раствора.
Подруга выглядела виноватой. Эта эмоция стала первой честной эмоцией за вечер, и мне даже на секунду захотелось утешить её, но я сдержался. Не потому, что во мне нет жалости, а потому что в тот момент во мне её было с избытком. И ещё не хотелось признаваться, что я расстроюсь, когда она встанет – тогда я перестану ощущать тремоло в её коленях и отправлюсь в одиночку в отельный номер, с балкона которого буду смотреть в бездну.
Мы попрощались.
– Ну прощай. – Сказала подруга и связь между нами, та связь, что на уровне коленей, прервалась. Возможно, навсегда.
– Прощай. – Я держал в руке коробку конфет и никак не мог сообразить, что с ней делать.
Она посмотрела на меня своим излюбленным долгим взглядом, который падает на тебя, как многотонная плита, и ушла, закинув сумку с подарками на плечо. Я наблюдал, как она удаляется, красиво покачивая бёдрами, обтянутыми чёрным, плотно сидящим латексом, и вообще ни о чём не думал.
От местного кофе не начинает болеть голова, сердечный ритм не увеличивается, поэтому его можно пить весь день и не бояться передоза и смерти в адских муках, что неминуемо ждёт вас, если переборщить с горячим чёрным напитком в Москве. Поэтому, я заказал ещё чашечку, на этот раз со взбитым молоком, и закурил.
Если не о чем думать, думай о кофе.
Официальная часть поездки закончилась, настало время импровизации.
Впрочем, как оказалось, этот полдень собирался устроить мне ещё один сюрприз. После того, как моя подруга скрылась из виду, и я опорожнил чашку кофе, ко мне подсели две китаянки – возможно, это были представительницы какой-то другой азиатской национальности, но больше всего за рубежом именно выходцев из Поднебесной. Одна была чуть повыше, где-то метр шестьдесят, другая совсем миниатюрная. Они что-то бегло щебетали на итальянском, но так как я языка не знаю, возникла неудобная пауза.
Тогда та, что поменьше, обладательница ярких синих волос, неожиданно перешла на русский. С совершенно чудовищным, словно птичьим, акцентом. Приходилось как следует вслушиваться и периодически переспрашивать, чтобы разобрать хотя бы три-четыре слова подряд.
– Подруга ушла. – Сказала маленькая синеволосая девчонка.
– Подруга ушла. – Согласился я.
– Ты не должен сидеть тут один. – Снова подала голос та, что поменьше. – Ты не должен сидеть тут и пить. Это очень-очень плохо, а дальше будет ещё хуже.
Я кивнул для вида, потому что совсем не мог понять, чего они от меня хотят.
– Пока ты сидишь один, в тебе умирает человек. – Сказала та, что повыше. Её русский был ещё хуже, настолько, что я додумывал за неё одновременно и приставки, и суффиксы, и окончания, а она говорила одни корни, и даже в них умудрялась путаться. – Человек умирает. Время умирает. Надо двигаться, разговаривать с другими, слушать истории. Иначе исчезнешь.
Я снова кивнул.
– Идём