не полней полыньи…»
А река не полней полыньи.
А погибель не более боли.
Колесо не длинней колеи.
Боже мой, то, что жизнью зовём, —
Точно так же дороже любови…
Комья глины. Лопата и лом…
А река уже с морем сомкнулась.
Уж измерен весь путь колесом.
Боже мой, то, что жизнью зовем, —
Чем же, милая, обернулось?..
«В пустыне в закатном покое…»
В пустыне в закатном покое
Я слышал – камни поют.
В безмернейшей из колоколен
И ныне, вспомню, стою.
И звёзды по куполу зреют.
И кремни, блестя как стекло,
Искрят меж собою, теряют,
Что за день с небес натекло.
И шорох разрядов, и гравий
Чуть вздрагивает на миг.
И кажется – вот заиграет
Мне благовест меркнущий мир.
Пространство могуче и голо.
Огулом рождается звук.
Ты в космосе пробуешь голос.
Ты музыкой рвёшься из рук.
Та песня безводных угодий,
Те шорохи звёзд и камней…
И страх, словно льдина, уходит
И влагою тает во мне?..
«Одиночество, одиночество…»
Одиночество, одиночество…
Ничего не ждёт, не пророчится.
Ничего не ждёт
На обочине.
Лишь весной душа
Заморочена.
В мёртвом городе
Тихо бродится,
Словно люди здесь
И не водятся —
Люди сгинули
В скорлупе квартир,
В мёртвом городе
Только я один.
Утро брезжится.
Лето близится.
Мне об щеку май
Ветром лижется…
«Что же сталось, друг мой одинокой?..»
Что же сталось, друг мой одинокой?
Что же скажем, не кривя душой?
День над Иртышём и Ориноко
Стал нам одинаково чужой.
Слышишь, милый, пусто человеку.
Или он уже не человек?
Начертили мелом соловейку,
Но какой без песни соловей…
Вскрикнула душа и улетела.
Не слышна пичуга за леском…
Говорят, что боги (было дело)
Здесь гуляли в облике людском.
Боги удалились на Олимпы,
Лишь один остался горевать.
Он отбросил молнии и нимбы,
Сердцем стал вражде повелевать.
Видно, дело вовсе не в подобье —
В жертве!..
Боже, сколько нас – калек!..
Я бы помолился о Потопе,
Да боюсь – не выплывет Ковчег.
«Я у Бога не много просил …»
Я у Бога не много просил —
Лишь таланта:
– Дай поднять! – сколь достанет сил,
Столь и ладно…
И упало на плечи мне
Бремя света.
И услышал – гудит в огне
Голос ветра:
– Ты