(макароны!) с картошкой и сыром Проволоне дель Монако; оказывается вкусно до одури. Попутно разживаемся адресом производителя сыра (поедем брать на вынос и разведаем, что и как). На десерт беру странное и тоже древнее: в конвертик из лимонных листьев завернут сушеный виноград и мелко нарезанная цедра; раньше, видимо, сушили на воздухе, теперь делают в печи; изюм имеет цитрусовый вкус, никогда не встречала раньше ничего подобного.
На обратном пути второй раз в этом году плутаем; промахиваемся на дороге, которую обычно проезжаем вслепую. В первый раз заехали в дачную глушь, в тупик, разворачивались в полной черноте на краю обрыва в десять приемов, благодарили господа, что взяли маленькую машину – иначе застряли бы на узких улицах; сегодня неожиданно попали в Масса Лубренсе, высоко на горе, там рынок, посворачивали шеи в попытках разглядеть товар, поклялись в следующий раз приехать специально; сделали огромный крюк.
Как будто посмеивается эта земля над нами: знакомые, говорите, места? Такой крошечный клочок, а за каждой развилкой открытие. Сколько же жизни надо, чтобы узнать тебя, любимая моя?
Остаться бы встречать осень, выдохнуть надолго, разобрать каракули в блокноте (записываешь впопыхах, откладываешь на потом, а времени все меньше), привести в порядок обрывки, сложить на складе ненужных вещей, за которыми никто не придет.
Еще ни у кого не вышло отыскать утраченное время, поймать и удержать солнечный блик, описать запах моря, вкус нечаянной радости.
На повороте фары выкрадывают из темноты целующихся почти-подростков; какое счастье, что у них еще все будет, что была вот эта секунда высоко над ночным морем, когда – наверняка, я помню! – казалось, что все навечно и ничего не кончается. Это и правда так. Здесь это понимаешь ясно.
ХХХ
Нам, приверженцам постоянства, даже пропажа местного ушастого кактуса (кто, какая сволочь царапала на нем итальянское «киса и ося были здесь», ножом по живому), – даже пропажа кактуса доставляет беспокойство. Даже псевдоклассические статуи, гармонично внедренные в ранее пустые ниши, нарушают привычный ход вещей.
Нам, сторонникам неискания лучшего (лучшее вот оно, рядом, у него от солнца еще зеленее глаза, и от счастья хочется плакать), – нам любая перемена не в радость, зато от привычного мы не устаем.
Я так люблю эти места, что начинаю скучать по ним, едва приехав: как в глубине самой сильной любви всегда предчувствие непременной вечной разлуки, так и тут, едва зайдется сердце от узнавания серпантинных виражей, уже представляешь обратный путь в осень.
Каждый год из прошедших двенадцати, каждые две недели лета, каждый день этих двух недель я считаю ступеньки от фуникулера к лифту (лифта два, в одном по пути всегда Элтон Джон, в другом итальянские страдательные), который привозит в прохладную галерею, ведущую к пляжу. Ступеньки ведут себя коварно. Иногда их 49, иногда 51. Вообще их ровно полсотни, но первые