бывал с ними. Они жили одни в большом доме с худой молчаливой женщиной, экономкой, а Старик появлялся редко и всегда ненадолго. Он постоянно казался усталым и озабоченным. Иногда он привозил им подарки из Лондона, Амстердама и Кимберли, но подарки мало значили для них. Для них было бы лучше, если бы все оставалось, как когда-то в пустыне.
В пустоте, оставленной Стариком, вражда и соперничество Джонни и Бенедикта разрослись так, что Трейси пришлось сделать выбор. И она выбрала Джонни.
В своем одиночестве они цеплялись друг за друга.
Серьезная маленькая девочка и рослый долговязый мальчик построили собственную крепость для защиты от одиночества. Прекрасное безопасное место, где не было печали, – и Бенедикт туда не допускался.
Джонни свернул в сторону от движения по Олд-Черч-стрит и поехал к реке в Челси. Машину он вел автоматически, и воспоминания продолжали одолевать его.
Он пытался восстановить ощущение тепла и любви, окружавшее их в крепости, которую они выстроили с Трейси так давно, но тут же вспомнил ночь, когда все рухнуло.
Однажды ночью в старом доме на Винберг-Хилл Джонни проснулся от чьих-то рыданий. Босой, в пижаме, он пошел на эти горестные звуки. Он испугался, ему было четырнадцать лет, и ему было страшно в темном здании.
Трейси плакала, уткнувшись в подушку, и он наклонился к ней.
– Трейси! Что случилось? Почему ты плачешь?
Она вскочила, встала коленями на кровать и обняла его обеими руками за шею.
– Ох, Джонни. Мне снился сон, ужасный сон. Обними меня, пожалуйста. Не уходи, не оставляй меня. – В шепоте ее по-прежнему звучали слезы. Он лег с ней в постель и обнимал ее, пока она не уснула.
С тех пор он каждую ночь уходил к ней в комнату. Совершенно невинные детские отношения двенадцатилетней девочки и мальчика, который был ей братом, если не по крови, так по духу. Они обнимали друг друга, шептались, смеялись, пока оба не засыпали.
И вдруг их крепость взорвалась потоком яркого электрического света. В дверях спальни стоял Старик, а Бенедикт за ним приплясывал от возбуждения и торжествующе кричал:
– Я тебе говорил, папа! Я тебе говорил!
Старик дрожал от гнева, его седая грива торчала дыбом, как у рассерженного льва. Он вытащил Джонни из постели и оторвал цеплявшуюся Трейси.
– Маленькая шлюха! – взревел он, легко удерживая испуганного мальчика одной рукой и наклоняясь вперед, чтобы ударить дочь по лицу открытой ладонью. Оставив ее плачущей в постели, он выволок Джонни в кабинет на первом этаже. Он швырнул его туда с такой яростью, что мальчик отлетел к столу.
Старик подошел к стене и выбрал со стойки легкую малаккскую трость. Подошел к Джонни и, взяв его за волосы, бросил лицом на стол.
Старик и раньше бил его, но так – никогда. Он обезумел от ярости, и часть его ударов попадали мимо, часть – по спине Джонни.
Но для мальчика в его боли было почему-то очень важно не закричать. Он прикусил губу, ощутив во рту солоновато-медный вкус крови. «Он не должен услышать, как я кричу!» – Джонни