Ванные всюду на индийский манер – в стене душ, в полу дырка, вот и вся ванная. Я попросил номер на тенистой стороне; окна, хотя и зашторенные, пропускали солнце, в комнатах было душно, нагрето, очевидно, жара здесь стояла нешуточная. Кипил должен был отлучиться по делам, и мы условились посидеть вечером в каком-нибудь баре. Велев мне чувствовать себя как дома, он оставил меня на попечении помощника, одного из тех парнишек, что встречали меня внизу, и тот взялся показать мне все – отель, окрестности и пляжи.
Я с нетерпением дожидался вечера. Наконец мы с Кипилом сели за стол и заказали по кружке пива. В баре, кроме нас, не было ни души. Мы с жадностью уставились друг на друга, не зная, о чем спросить, с чего начать, – так бывает, когда, мало того, что не видел человека долгое время, так еще и плохо представляешь, чем он вообще живет и что его волнует. Я снова отметил, что он изменился. Возможно, он думал то же и обо мне. Он был нетипичного для индийца телосложения – под два метра ростом, силен и крепок; в горах, во всей положенной экипировке, он казался человеком во всех смыслах мощным и решительным. Сейчас же в нем появилась какая-то податливость, желание угодить. Быть может, сказывалась его работа – принимать гостей. В костюме он был как в консервной банке, пиджак сковывал его плечистую фигуру, рукава, казалось, вот-вот треснут под напором здоровенных рук. Мужественное лицо с квадратным подбородком, придававшее ему храбрый и геройский вид на фоне гор, сейчас выглядело довольно нелепо, как будто отказывалось принадлежать человеку в тесном дешевеньком костюме. Высказывался он радушно, казалось, был искренен во всем, о проблемах здешней жизни говорил с юмором и часто понимающе вздыхал – well, this is India – мол, чего тут можно ожидать, но нельзя было сказать наверняка, думает он так или вторит мне, иностранцу, как и прочим гостям, чтобы сделать нам приятно. Кое-как преодолев полосу банальностей и общепринятых вопросов, мы свернули на события последних лет. Я узнал, что у него родились еще дети, – об этом он сказал буднично, без всякой радости, как будто это было привычным делом и не могло принести ему ничего, кроме хлопот, – и что семья переехала с ним сюда и жила в деревне поблизости. Больше всего мне хотелось знать, что стало с его планами. Насколько я мог судить, здесь, в отеле, почестей ему не оказывали, и ничто пока не указывало на то, чтобы кто-то видел в нем героя прошедших событий. Мне не терпелось узнать, как встретили его на родине и удалось ли ему претворить в жизнь все то, что он задумал. Ступил ли он на путь проповедника или еще только готовится? И как так вышло, что он снова вернулся к работе в отеле? Зрачки Кипила, расширяющиеся по мере того, как я перечислял свои вопросы, ясно давали мне понять, что я жестоко ошибался. О переменах, что он грезил в Непале, он, по всей видимости, начисто забыл. А когда я напомнил ему его же слова, он осыпал меня громкими возгласами восторга, дивясь моей памяти. Я же тем временем удивлялся другому, тому, как быстро и навсегда выветрились у него из головы его грандиозные планы.