она, чтобы он не убил её прямо тут же.
– Ты не цыганка? – спросил хозяин уже спокойнее, но подозрительно прищуриваясь.
– Что?.. – опешила Гленда. – Но… но вы же видите, что у меня лицо европейского типа, и одета я…
– Ладно, – бросил хозяин, поднимаясь, – будешь горничной.
– Горничной?! Но… Послушайте, по какому праву вы…
– Если не хочешь, можешь идти откуда пришла. Паром подождёшь на причале. Здесь ты мне до утра не нужна.
До утра?! На причале… О, господи!.. Нет уж, хватит с неё на сегодня причалов, рыбаков и катеров с паромами!
– Нет, – жалобно произнесла он. – Нет, я не могу уйти. Мой дом разрушен бомбардировкой. Мне негде жить.
Это – ложь во спасение, а не ложь ради лжи, – утешила она себя, заставляя лицо не краснеть. Если её дом ещё не разрушен, то ведь всё равно его разрушат в ближайшей бомбардировке… Бедный домик! Ужасная гостиница!
– Не моё дело, – отмахнулся хозяин. – Негде жить – не живи.
– Я буду горничной, конечно, – сдалась несчастная Гленда. – У меня и опыт этой работы есть. Позапрошлым летом я как раз подрабатывала в одной…
– Жить будешь в мастерской, – перебил хозяин.
– Где?!
– Глухая, что ли? В мастерской, я сказал. Там есть верстак. На нём можно спать и есть. Заодно будешь убирать там. На день будешь уходить. Чтобы не мельтешила перед глазами, когда мне надо будет что-нибудь поработать.
– Какой ужас! Но разве можно жить в мастерской?!
– Нельзя? – прищурился хозяин.
– Можно! – пылко воскликнула Гленда, а нос её предательски шмыгнул. – Я ещё никогда не жила в мастерской и не спала на… на этом… как вы его назвали, простите?
– Можешь идти.
– Да-да, конечно. Но вы покажете, где мастерская с этим… как его?
Хозяин недовольно покачал головой, ворча что-то себе под нос.
– Иди за мной, – бросил он, направляясь к двери. Гленда схватилась за чемодан и, пыхтя, поплелась следом.
Ладно, – думала она, – кое-как семеня за ним и качаясь от усталости и тяжеленного чемодана. – Ладно, посмотрим, как это всё будет. Если что, придётся поискать другое место…
Гленда, однако, понимала, что никакого другого места она не найдёт, да и искать уже не будет. От этой невесёлой мысли ей стало так грустно и страшно за своё будущее и будущее маленького Остина, что оставшись одна, она первым делом собиралась хорошенько выплакаться.
7. День второй. Беатрис
Чулан даже после ядерного взрыва останется чуланом – это Беатрис поняла сразу, едва ступила в его пахучий полумрак. Каморка пустовала. В маленькое и тусклое оконце едва пробивался серый вечерний полусвет. Крышка большого, во всю стену, ларя была заблаговременно превращена в некоторое подобие лежака – накрыта старым, видавшим виды (и клопов, наверное, – о, ужас!) матрацем. Сверху хозяйка бросила принесённую пахнущую мылом стопку белья и одно (одно!) полотенце.
– Бог мой! – простонала Беатрис. – Какой ужас! Меня поселили в чулане – в старом, пыльном, вонючем чулане!
– Ну