любовник, или его нет?
Это не вопрос. Я точно знаю, что никого нет.
Я не хочу покидать кровать. Сегодня последний выходной, и я могу позволить себе это. Но зато я не могу позволить себе неотвязно думать о женщине, которая вчера ушла. Мне нужны люди, чтобы растворить в ком-нибудь свою густую, как деготь, мысль.
Я ощупываю карманы съежившихся на стуле джинсов и достаю телефон. Я помню все номера наизусть, но, задержав палец над кнопками, вдруг понимаю, что теперь предстоит делить имущество. Если мы действительно расстались. Если уже никогда не будет телевизора на двоих, общей кухни, совместной ванны и обоюдного секса. А секс, как мы поделим его? Что я теперь буду делать с пятьюдесятью процентами секса?
Я не знаю этого, как не знаю того, откуда взялся дурацкий кошелек. Мне становится тоскливо. Это похоже на зубную боль, о которой забываешь во сне, и вспоминаешь на рассвете, когда окончательно просыпаешься, принюхиваясь к несвежему запаху изо рта.
Я встаю и, не выпуская телефона из рук, отправляюсь в ванную чистить зубы. Я так энергично орудую щеткой, что белые брызги периодически орошают зеркало в лаконичной оправе с четырьмя декоративными болтами по углам. Одна из десен кровоточит, и я сплевываю розовую пену.
Зубная щетка Лены, во всяком случае, стоит в граненом стакане, и шампунь, пахнущий цитрусовой эссенцией, как теплая фанта, тоже пока со мной. Шампунь для ломких и сухих волос. Мне больше нравится слово хрупкие. У моей жены такие хрупкие волосы, и надо проявлять осторожность, когда касаешься ее головы. У нее хрупкие волосы, потому что она очень нежный человек. Женщина с хрупкими волосами, нежной кожей и стальным позвоночником.
Почистив зубы, я раздумываю, кому позвонить.
Есть Вадик. Очаровательный блондин с героиновой зависимостью – ранней, как самое нежное утро. В моем телефоне Вадик под номером пять. Я набираю его номер и, слушая гудки, раздумываю, не рано ли для звонка. Оказывается, что отнюдь. Вадик, судя по необыкновенно бодрому голосу, давно не спит и, по-видимому, занят тем, что пылесосит свои пухлые, как детские ладошки, ковры.
– Привет, Вадик! – радостно кричу я в трубку – Хорошо, что ты не спишь.
– Привет, – ласково отвечает он, – я жду тебя через час.
– Это отлично, – заверяю его, – я как раз хотел завтракать. А потом мы встретимся, и я расскажу тебе сногсшибательную новость.
– Что такое? – воркует Вадик. У него здорово получаются такие интонации. Он не педераст, но его очень легко принять за педика, когда он говорит в верхнем регистре. – Ты заболель?
Я смеюсь в ответ. Я чувствую себя прекрасно, ощущение свободы вдруг вдохновляет меня. Я сегодня же укачу в солнечное лето, и буду делать все, что захочу!
– Я не заболел, Вадь, у меня теперь просто другой статус.
– Ладно, Стасик, – говорит он с напускной серьезностью, давая понять, что обсуждать по телефону он ничего не намерен, – кушай и приходи ко мне.
– Я понял. Я скоро приду.
Он вешает трубку, не прощаясь. Я