– уже привыкли к ней и жалели её, понимая неизлечимость её болезни.
«В семье не без урода» – думал про себя Пантелей, с нетерпением ожидая, когда же она наконец закончит и кто-то другой покажет ему ещё что-нибудь офигенное. Он даже забыл о Тине, вдохновлённый чем-то новым и прекрасным, что открывалось ему, и ожидая чего-то ещё более прекрасного.
– Ну как тебе, здоровяк? – спросила его Изольда, когда закончила.
– Отлично! Я впечатлён! – Пан вытянул кверху большой палец, хотя какофония в коридоре и та была ему приятнее.
– Сладкая парочка! Ваша очередь! – объявил конферансье Хомяков.
Понуров и Манкина уже стояли наготове со своими инструментами – он с виолончелью, она с флейтой. Марианна села за рояль и поставила ноты на пюпитр. Кирилл услужливо опустил крышку рояля с длинной подставки на короткую.
– Это зачем? – спросил Пан.
– Когда рояль играет в ансамбле – крышка полуоткрыта. А когда сольно – открыта полностью, – пояснил Хом.
Зазвучало трио, которое Пан тоже слышал впервые. Три инструмента звучали даже тише, чем один рояль – таков был характер музыки. Она была удивительно простой и солнечной, почти детской – однако же очень нетривиальной и нескучной. Нот в ней было совсем немного, но каждая – на вес золота.
Пан любил музыку и бывал на концертах. Но впервые он так близко слышал живую виолончель и живую флейту. Состав инструментов был довольно редкий, но звучал божественно. Сразу ясно было, что эта музыка написана специально для тех исполнителей, которые играли её в данный момент. А значит, наверняка написана кем-то из них. Хотя, как и в случае с Кириллом, Пан скорее готов был поверить, что это классика.
Трио даже больше было похоже на классику, ибо звучало не столь современно, а напротив – уносило слушателя в былые эпохи, лет эдак на двести назад. И Пан уже ощущал себя не в восемнадцатом классе Прокофьевского училища, а в восемнадцатом веке. Вместе со временем менялось и окружающее пространство – и Пан уже ощущал себя не в восемнадцатом классе Прокофьевского училища, а где-то в поле, на травке, среди цветов и в лучах солнца. Звуки флейты напоминали щебетание птиц, виолончель – лёгкие дуновения тёплого ветра, а рояль – шуршание листвы под ногами.
Композиция была короткой, и Пан было приготовился аплодировать и кричать «браво» – но его вовремя остановил Хом, приставив к губам указательный палец:
– Это только первая часть, – объяснил он. – Всего их три. Между частями в зале сохраняется тишина.
– Всё равно все хлопают, – вмешалась Изольда, одним лишь звуком своего голоса нарушив благоговейную атмосферу. – Поэтому я всегда пишу только одночастные композиции!
Судя по лицу Марианны, ей сейчас непреодолимо хотелось встать и заехать Изольде по носу – но вместо этого она тяжело вздохнула и начала вторую часть.
Медленное и умиротворённое адажио представляло собой спокойный диалог флейты и виолончели под ритмичные арпеджио рояля. Все трое играли почти в одном среднем регистре, в котором виолончель звучала надрывно, сродни человеческому голосу.