удивлением и улыбалась робкой улыбкой: знать, не чаяла добраться до родного порога.
– У меня такое чувство, что я не была дома целых сто лет, – говорила она. И удивлялась: – А тут ничего не изменилось.
– Это только внешне ничего не изменилось, – философствовал Филипп. – Мы вот тоже вроде бы не изменились, а копни чуть поглубже – совсем другие люди.
– Да, я понимаю, – горестно шептала Инна.
Глава 11
Домик Инны, маленький, почти игрушечный, сокрытый от постороннего взора густыми кустами жасмина, белой пеной переплеснувшими штакетный забор, краснел жестяной крышей да чернел железной трубой. Василий узнал этот домик, едва они свернули в переулок: настолько подробно описала его Инна, лежа в гостиничном номере эстонского города Пярну.
Дом оказался пуст. Ключ нашелся под ковриком на крылечке. На столе в крохотной кухоньке лежала записка, в которой сообщалось, что Иннин папа, инженер-строитель, призван в армию, брат еще не вернулся из пионерского лагеря, расположенного на Псковщине, где-то в районе Чудского озера, а мама на работе – в обсерватории – и будет дома утром, что молоко в погребе, там же гречневая каша в чугунке, щи и картошка в печке, а хлеб в корзинке на стене.
Василий очень хотел уехать домой в этот же вечер: он был уверен, что Мария вернулась в Ленинград вместе с детьми, ждет его и переживает, но Инна не отпустила их.
– Мы, может быть, с вами больше никогда не увидимся, – со слезами в голосе говорила она. – Как же так – приехали и сразу назад? Миленькие, ну, пожалуйста. Давайте баню затопим, помоетесь, поужинаете, переночуете, а завтра с утра и поедете.
– А что, давай, Василий, – легко согласился Вологжин. – В Питере ты еще когда попадешь в баню-то? А тут – вот она. Домой заявишься чистым.
И они остались. Натопили баню. Дали возможность помыться Инне, потом уж сами парились до изнеможения. У Филиппа даже голова закружилась – пришлось отливать его холодной водой.
Потом был долгий и неспешный ужин. И даже с водкой. Инна, в цветастом халатике, посвежевшая, потчевала своих гостей, радостно улыбаясь, и уже не казалась такой до невозможности худой и нескладной.
Василий, изрядно захмелевший с отвычки, не заметил, как исчез Вологжин.
– Дядя Филя спать ушел, – сообщила Инна и вспыхнула лицом, шеей и даже руками. – Я тебе постелила в своей комнате. – Помолчала немного и шепотом: – А сама у мамы лягу.
– Тогда я пошел, – поднялся Василий. – А то усну, чего доброго, за столом. Да и утром вставать рано…
Инна проводила его в комнату и, теребя руками край халатика, пожелала спокойной ночи. Похоже, она хотела еще что-то сказать, да не решилась, а Василий не помог ей преодолеть ее робость.
Дверь за Инной закрылась, Василий разделся и лег – пуховая перина приняла его в свои жаркие объятия. В голове стал нарастать ритмичный стук вагонных колес, прерываемый тревожными гудками паровоза. На все это наплывало что-то несуразное. Так и вертелось: то дорога от санатория, то машина, то бомбежки.
Он