Он был рад и горд тем, что, благодаря его появлению, Виктор возвращается к нормальной жизни.
III
Но, как ни парадоксально, то сходство, что так сблизило братьев – оно же и отдалило их друг от друга. Ведь схожи они были и в отрицательных чертах ровно столь же, сколь в положительных. А столкнуться со своими собственными недостатками всегда более неприятно, чем с чужими. Недостатки Виктора и Ивана были весьма обычные, свойственные многим творческим личностям – излишне ранимы и чувствительны, до неприличия самолюбивы и тщеславны, чересчур болезненно реагировали на критику и зачастую переоценивали себя. Первый месяц всё для них было в новинку. Узнавая друг друга, они только поражались и недоумевали. Но стоило привыкнуть ко всему этому, как они сами начали понимать, сколь взрывоопасно нахождение под одной крышей двух таких индивидуумов. И обнажилась вдруг горькая правда – ни один из них не способен ужиться прежде всего с самим собой.
Как только Виктор освобождал место за роялем, его занимал Иван. Он тоже решил написать симфонию. Их партитуры – одним карандашом и одним почерком – соседствовали на пюпитре, тесня друг друга и перепутываясь страницами. Для выполнения поставленной задачи обоим не хватало элементарной техники. У Ивана её никогда и не было, у Виктора было когда-то чуть больше, но он давно всё пропил. Однако творцы, как известно, пишут не тогда, когда могут писать, а тогда, когда не могут не писать. Их обоих вдохновила их чудесная, судьбоносная встреча. И, повинуясь вдохновению, они не могли не писать, даже понимая, что писать не могут. А повинуясь характеру, не могли не соревноваться между собой, временами подтрунивая над соперником и раздражая его воспалённое самолюбие колкими замечаниями.
– Ты взял на себя непосильную задачу, – говорил Виктор. – Ты ещё слишком юн, чтобы писать симфонии.
– А ты уже слишком стар, – отвечал Иван. – Ты давно утратил былые навыки, как и былой талант.
– У меня за плечами консерватория и двадцать лет опыта – а у тебя только сельская школа и сельское училище.
– Консерваторию ты не закончил. И двадцать лет не накапливал опыт, а только терял его.
– Ты забываешь главное: у меня было имя, была слава, были деньги. Этот дом, этот рояль, этот кабриолет заработаны моим композиторским и исполнительским трудом. В твоём возрасте я был завален предложениями, выступал с концертами по всему миру, меня каждый день можно было увидеть по телевизору. А кто знает фамилию Шабунин? Кто слышал твою музыку? Кто хоть раз ей аплодировал?
– Нет, это ты забываешь главное. Вся твоя слава держится на одной маленькой пьеске. И я как раз в том возрасте, когда ты написал её, когда ты был способен так писать. У меня есть то, что важнее мастерства и признания – у меня свежие, не пропитанные алкоголем мозги.
И они продолжали писать каждый своё. Один не обсуждал работу другого, но всё равно заглядывал исподтишка в лежавшую рядом партитуру. Место за роялем порой отвоёвывалось чуть ли не физической силой. Всячески