Девочка снова улыбнулась ему и протянула остаток мороженого.
– Ну, давай меняться, – вдруг произнес он. – Ты мне – мороженое, я тебе – волшебную палочку. Теперь все мое перейдет к тебе, а все твое – ко мне. Согласна?
Девочка засмеялась и кивнула головой.
– Это – волшебная палочка: о чем ее попросишь – она исполнит. Не веришь? Вот я махну ею, – он махнул – и прошу: «Пусть эта девочка… как тебя зовут?…»
– Соня, – прошептал ребенок.
– … пусть Сонечка выздоровеет! Только исполнится все завтра утром, – сказал он и сунул малышке палочку. Ты ее почаще проси, хорошо?
– А мороженое? – крикнула Сонечка вдогонку, но он только махнул рукой и побежал прочь.
***
Утром все произошло быстро и без проволочек. Его палачи вошли, сделали ему, сонному, укол и тихо вышли. Он почувствовал вдруг, что становится невесомым и поднимается вверх, высоко-высоко, туда, где заканчивается мир материальный и начинается нечто прекрасное, возвышенное, успокаивающе мирное, а главное – вечное, но успел в своем стремительном подъеме оглянуться и увидеть сквозь толстые, правда, теперь уже абсолютно прозрачные для него стены, бегущую по белому больничному коридору девочку, пьющего воду мужчину, у которого он украл палочку, а главное – самого себя в камере смертников: неестественно скрюченного, прижавшего к мертвой груди изуродованные культи рук, с горбом на спине и застывшей на лице улыбкой абсолютного счастливого человека, исполнившего свой долг до конца.
Правда жизни
– Ты и на собственные похороны опоздаешь, Кац!
Услышав знакомый голос, Илья виновато улыбнулся, скрыв таким образом снисходительную усмешку: прошло семь лет, а она не изменилась. Сходу кусается вместо дружелюбного помахивания хвостиком, все так же зовет его исключительно по фамилии, все так же выглядит. Нет, хуже. Ни намека на макияж. Скрыть морщинки, подчеркнуть достоинства. Глаза, например. Или губы. Он вспомнил, как умиляли его скобочка ее крошечного ротика и близко посаженные глаза с длинными нижними ресницами. И как раздражала ее страсть к пестрым шарфам и безобразным шляпкам.
«Ничего в этом мире не меняется, – подумал он. – Неужели до сих пор ни один мужчина не сказал ей, как она жалка? Впрочем, я ведь тоже лгал ей двенадцать лет. И сейчас солгу».
– Замечательно выглядишь! И шляпка тебе к лицу.
– Спасибо. Несколько недель за ней гонялась… А вот ты сдал, Кац. Как-то… сник, опустился. Прежде ты не позволил бы себе надеть несвежую рубашку, не побриться перед встречей с дамой. А уж нечищеных ботинок я не видела на тебе и в худшие наши времена.
– Не поглаженная – не значит несвежая.
– Завел бы себе гладильщицу. А заодно и повара, уборщицу, психоаналитика в одном лице.
– Жениться? Не-ет, этим я сыт по горло! Ты ведь тоже не спешишь под венец?
– Как будто хоть когда-нибудь спешивший пришел к финишу раньше того, у кого