перерыва, после которого им по графику полагалось приниматься за хозяйственные дела – вычистить газовую плиту с духовкой, простирнуть белье и пропылесосить полы, – когда Кэрол вышла на задний двор покурить, Божена сказала Наташе:
– Она тебе про меня бла-бла-бла, бла-бла-бла? Ненавижу ее – в глаза «сю—сю—сю», а за спиной «гав-гав»! Все англичане такие!
– Да не все, Божена… Не обращай на Кэрол внимания, все знают, что она любит склоки, интриги… Не связывайся – себе дороже будет. Тебя тут все любят – и Трэйси, и Су, и Дениз. Точно говорю.
– Может, и любят, но все равно смеются, я говорю смешно, не знаю, не понимаю язык, – немного успокоилась Божена. – Учи меня, а? Я буду приносить блокнот, спрашивать и писать.
Вернулась Кэрол, окинула их быстрым ревнивым взглядом – не про нее ли говорили тут, пока ее не было? – и они снова принялись за работу.
Наташа взяла на себя кухню. Плита была загажена, как всегда, до предела. Господи, нарочно, что ли, Данкан заливает ее всем, чем можно?
—
Плита была загажена, как всегда, до предела. Господи, нарочно, что ли, они заливают ее всем, чем можно?
В тот день была их очередь дежурить по кухне. Раньше полуночи начинать не имело смысла, потому что жизнь в общаге достигала своего апогея часам к одиннадцати-двенадцати ночи, и на кухне толклось слишком много народу. С утра студенты первой смены были в институте, а второй – спали. После обеда первые возвращались в общагу и ложились спать, а вторые уходили в институт. Вечером и первые, и вторые учили уроки – институт был языковой, и заниматься надо было каждый день. Только часам к десяти вечера общежитие оживало: хлопали двери, гремела музыка, жарилась-парилась еда на кухне, выстраивались очереди в душ, менялось постельное белье у кастелянши в подвале, стоял гам от громких разговоров и смеха, висел дым коромыслом. Часам к двум-трем ночи постепенно опять воцарялась тишина.
Ровно в полночь Светка сходила на кухню на разведку и сказала, что все разошлись и можно начинать. С резиновыми перчатками, тряпками, ведром и стиральным порошком, Наташа и Света уныло побрели на кухню. В их обязанности входило: вымыть три плиты с недельными залежами накипи в различных степенях консистенции; вымыть три мойки с разлагающимися в них картрфельными очистками и еще чем-то мерзким, уже непонятно чем; вынести тяжелый и вонючий бак с переваливающимся за край мусором и вымыть пол.
Стараясь не смотреть и не дышать, Наташа засыпала поверхность плиты порошком и начала брезгливо тереть ее мокрой тряпкой. Света, отвернув лицо, выгребала отвратительную гадость из моек. На кухню заскочил было лохматый парень – кажется, его звали Димон – но, увидев, что идет уборка, тут же выскочил. Мимо кухни по коридору прошел Федька, бросив на них мимолетный взгляд. Тогда Наташа с ним знакома еще не была, но знала его. Его знали все.
– Вот гады, – сказала Света. – Неужели нельзя сразу убрать за собой очистки?
– Проваландаемся