поняла: знаю! прощаю! роди! только роди!
Он вытянул шею, подался вперёд, закинул подбородок, окладистую, как у попа, серебряную бороду, вдохнул холодный ветер и напряг мускулы шеи. Заорал так, что люди, трясущиеся в кузове, позатыкали пальцами и ладонями уши.
– Зёма-а-а-а! Люблю-у-у-у-у! Роди-и-и-и-и!
Спиридон, в катящемся по иной дороге грузовике, вцепившись в борт кузова так, что пальцы побелели и костяшки посинели, будто это руки мертвеца вмиг стали, а не живого-живущего, не повернув голую голову, слушал, как отец надсадно, в муке, орёт.
Мужики окидывали Спиридона нехорошими взглядами.
– Слышь, батька твой как блажит.
– Прощацца с зазнобою.
– А ты што, яму, батьке, дорогу-ти перебежал? Ровно заец?
Спиридон облизывал губы, будто поел сладкого.
– Не перебежал. Оно само так случилося.
– Случи-и-илося! – передразнил его колхозный тракторист Митя Верхогляд. – Явилося, не запылилося! Не-е-ет, перебежал. Перебежал!
– Я бы тож перебежал, – вздохнул чёрный и кривой, будто кочерга, старик Левонтий Гущин. – Красивенька уж оченно башкирочка. Да и… одиноко живёть… сиротина… соблазну для парня целай воз…
– Воз, воз! Вези вот таперя!
– Грузовичок ентот нас прямехонько в гибель и вязёть!
– Нишкни… ищо о гибели реча никакова нету…
Спиридон смотрел на одиноко, вдали от толпы стоящую женщину. Тонкая, прямая, лицо обмотано ихней мусульманской белой тряпицей. В жару ли, в холод так вот обматывается. Мало кто видел ее власы распущенные. А вот он видел.
«Да ведь и батька – видел», – подумал темно и страшно, сжал зубы до скрипа.
Всё. Оборвалось всё. Нет возврата.
– Што будет, не знаю, – губы сами говорили вслух.
И мужики слышали это бормотанье.
– Што, што! Господь нас не осудит! А люди – засудят!
– За што засудят-то, братцы?
– За всё хорошее! Да просто за то, што – на свете живём!
– За то, што – мужики мы… Землицу отняли, работать на ней дозволили, да всё наработанное – в общой котёл… платы нет, урожая в закромах нет… ничево нет… да и самоё землицы – тож нет! а таперя и нас – не будеть!
– Влась ить у их.
– Влась, влась! повластвовал и слазь!
– А што, Егорка, царя обратно хошь?!
– Да ну яво, царя, в баню… при йим тожа неважнецки было-ть… как вспомнишь, в солдаты тя… у нас вот всю семью в мировую перебило…
– Так то в бою! а тут, вишь, приходят и стрелют! прямо на пороге избы! енто – хороша влась?!
– Влась всегды плоха, любая. Енто надо затвердить… запомнити на жизню всю…
– Уж запомнили!
– Запомнили – ищо разик повторитя… штоб из башки не выпало…
Грузовик трясло. Туда, сюда качался кузов, и от борта к борту качались в кузове люди, будто они все были арбузы или дыни с заброшенной бахчи, и их, подмерзлый