что что-то не так, – просто знает, и всё тут. Я рассказал ей все.
Она отреагировала так:
– До чего же вздорная, мстительная тетка. По всей видимости, ты правильно поступил, что не дал ей завладеть ребенком.
– Всякий на моем месте догадался бы.
– Но сделал именно ты.
Мы подошли к кушетке у стены и сели, соприкасаясь задами.
– То есть, – продолжала Робин, – ты считаешь, что она и вправду может что-нибудь натворить?
– Вряд ли, – ответил я. – Просто подумал: лучше тебе быть в курсе.
– Спасибо. И каков наш план? Забьем досками окна и часть дверей и объявим красный уровень опасности?
– Ну, может быть, оранжевый…
Она сжала мою руку.
– Ладно, давай серьезно. Значит, по-твоему, с ее стороны это была просто поза?
– Она – самовлюбленная, асоциальная личность, но ничто в ее прошлом не указывает на то, что она способна дойти до открытого насилия.
– Ты скажешь об этом Майло?
Я объяснил, почему нет.
– Думаю, ты прав, – согласилась Робин. – Тогда всю следующую неделю – или дольше, как скажешь, – будем запирать въездные ворота в конце сада; если кто-то захочет сюда войти, пусть идет пешком. Еще будем включать в саду фонари – пусть горят всю ночь. Входную дверь тоже надо запирать, особенно когда уходим из дома – избыточная осторожность не повредит.
– Звучит отлично, – сказал я. Меня выдала интонация – судя по тону моего голоса, «отлично» было для меня в тот момент иностранным словом.
Ее пальцы отпустили мой воротник, скользнули по щеке.
– До чего же обидно, – сказала она. – Ты делаешь свою работу безупречно, а тебя превращают в козла отпущения. Хотя рано или поздно это наверняка случилось бы.
– Ты не хочешь, чтобы я работал в суде?
– Вовсе нет. Ты делаешь полезное дело. Система протухла; ей нужны такие люди, как ты. – Робин положила голову мне на плечо. – Дело ведь не в самих детях, верно? Это все взрослые разборки. Они часто напоминают мне случаи, когда казалось, что мои родители вот-вот разведутся.
– И много их было, таких случаев?
– Да не меньше двух-трех в год. Они постоянно грызлись друг с другом, но иногда эта грызня заходила настолько далеко, что становилось просто физически ощутимо, до чего они ненавидят друг друга. Я серьезно, Алекс. В такие периоды дом наполнялся отчетливым запахом ненависти. Тогда они расходились по окопам, и каждый стремился перетянуть на свою сторону меня. Папа и так всегда был внимателен ко мне, поэтому его повышенное дружелюбие выглядело не особенно странно. Но ты ведь знаешь мою ма. Для нее родительские обязанности никогда не стояли особенно высоко в списке приоритетов, и когда она вдруг начинала лопотать что-то о том, чем мы с ней займемся вместе, так сказать, между нами, девочками… – Ее передернуло. – Я, конечно, не спорила, но все равно было противно…
Она освободила волосы, отчего они потоком кудряшек хлынули ей на плечи, убрала пряди с лица.
– Ну, потом они все