случай, я еще раз мысленно благодарю трех вовремя подлетевших «ангелов» в мужском обличии.
Билет в кассе купила без проблем – никакой очереди. Стало на минутку досадно, что народ не повалил на встречу с приехавшим артистом валом, приостановив, как и я, течение своей жизни. С другой стороны, как бы мне удалось прорваться инкогнито сквозь кордон?
В зале прохладно, если не сказать холодно. Заняты лишь первые несколько рядов. Он хорошо знает мою куртку – куда спрятаться? Снимаю куртку, но тут же надеваю опять: замерзну. В третьем ряду вижу широкого военного с дамой. За его спиной есть свободное место. Туда и проползаю, невзначай задевая колени недовольных зрителей и удивляя народ бутылкой кефира с зелененькой крышечкой. Сажусь в кресло и, зная ритуал подобных творческих встреч, в конце которых артист отвечает на записки из зала, достаю заготовленную заранее «цидульку». Перечитываю как бы его глазами: «Любимый, а я тебе кефир привезла!» Улыбаюсь, предвкушая резонанс: он развернет бумажку, прочтет, изменится в лице и попросит автора на сцену. Нет, он ведь прочтет сначала про себя, легко сообразит, кто это, и станет растерянно искать меня глазами, допуская, что это нелепый розыгрыш. Неужели сразу не поймет, что это я?
Утонув в кресле как можно глубже, чтобы меня всю застилал могучий военный, стараясь подавить эйфорический тремор за грудиной, жду выхода главного артиста своей жизни. Гаснет свет. Сначала показывают ролик из нового фильма с его ударной сценой мужской истерики.
И вот он выходит из левой кулисы, пересекает сцену по диагонали и становится к микрофону в центре. Живой. Настоящий. Улыбающийся. В том самом темно-синем джемпере.
Какое наслаждение – его облик, бархатные обертона, лукавый, кокетливо-актерский прищур, располагающая улыбка, стройная осанка… Кажется, что всё это предназначено не залу – мне одной. Он приоткрывает тайны закулисья, чтобы публике не наскучило изучать его джемпер и отутюженные брюки. Закладывает руку в правый карман по-свойски, даже по-простецки, как бы давая понять, что он обычный человек, такой же, как они, а не монумент. Он смешит зал киношными байками, «накладками» и «ляпами» – и все довольны, расслаблены, и в помещении становится теплее.
Я поставила кефир на пол у ног, чтобы не прокис от горячих, радостных ладоней. И тоже расслабилась. Привыкла к мысли, что я здесь, что нашла его в какой-то глухой станице и скоро прижмусь к нему, свободному командировочному, а может быть, даже лягу с ним вместе спать. И это будет наша первая ночь. Наконец-то у него появится время приласкать меня, и мы полежим рядом – обнаженные, неторопливо беседуя. И я смогу незаметно пересчитать все его родинки…
Шла двадцатая минута встречи. Он рассказывал про съемки известного фильма. Ничто, как говорится, не предвещало. Он смотрел в зал, где горел приглушенный свет, чтобы можно было видеть, к кому обращаться. Горстка счастливых зрителей тянула подбородки к середине сцены…
И вдруг