прошептал: «Ни фига се!» «В самом деле», – подумал Дедов, приходя в себя. Не сдаваться! Он не должен поддаваться этому пьяному угару покаяния, саморазоблачения и самоуничижения, охватившему страну, этому долго копившемуся и потому особенно разрушительному протесту. Нельзя позволить себе отреагировать «на эмоциях», это непрофессионально! Для этих ребят, для его ребят, сейчас многое зависит от того, как он себя поведёт. Дедов перевёл дыхание, провёл пятернёй по седой гриве и ровным голосом произнёс:
– Вот как… А можно узнать, какие у тебя есть основания это утверждать?
Класс загудел. Все напряжённо следили за этим поединком.
– Ну… – Шутов глубоко вздохнул и, метнув взгляд в одноклассников, продолжил: – Германия ведь потерпела сокрушительное поражение во Второй мировой войне. И тем не менее, она восстановилась гораздо быстрее, чем мы. Сегодня она даже превосходит нас во всём. Это говорит о том, что западная система гораздо лучше советской, и если бы мы ей подчинились, то жили бы теперь не хуже немцев…
Последние слова он произнёс уже без прежнего апломба: взгляд учителя стал твёрдым и холодным, как сталь, а тишина – такой плотной, что, когда раздался звонок с урока, многие вздрогнули. Иван Ильич обвёл взглядом класс: на него смотрели двадцать шесть пар глаз – пятьдесят два вопросительных знака. Некоторые под его взглядом отвели глаза, но никто не засобирался, не заёрзал, как обычно, в нетерпении – все ждали…
– Вопрос остаётся открытым, с этого места следующий раз и начнём. – Дедов повернулся к классу. – Домашнее задание: узнать и записать историю своей семьи с 1941 по 10945 годы. – Закрыл журнал и вышел.
2.
…Как раз сегодня и должен быть «момент истины», а он опаздывает! Позавтракать уже не успеет, но надо хотя бы выпить чаю…
Дедов взял в руки будильник, словно из него можно было извлечь недостающие четверть часа. Ладно! Если не делать крюк через эстакаду, а пойти напрямик, через пути и депо, то вполне можно успеть, и ещё минут пять останется. Он решительно поставил будильник и зажёг под чайником газ. Насыпал заварку прямо в чашку и тут же, над кухонной мойкой, умылся. Хмуро потёр отросшую седую щетину – что поделаешь, бритьё придётся отложить до завтра!
Был конец февраля, и днём уже хорошо пригревало. Снег на открытых местах подтаивал, появлялись прогалины. Но по ночам ещё подмораживало, и осевшие сугробы схватывались коркой наста, а лужи подёргивались хрупким льдом. Там же, где сошёл снег, чернели комья земли. Сейчас они твёрдые, как камень, но поднимется солнце – и над чернозёмом закурится парок, превращая твёрдые комья в рыхлую, жирную почву.
Дедов запер за собой дверь, привязал собаку, но не пошёл, как обычно, к воротам, а повернул за дом, к саду. С тех пор, как он проходил тут последний раз, дорожку замело снегом, но всё же он тут был не таким глубоким – несколько раз за зиму Дедов отгребал снег на грядки и под деревья. Шумно захрустел под ногами наст. За день на месте следов подтает, и ещё до заката обнажится утоптанная щебёнка