всё равно неплохо и даже замечательно.
Во всяком случае, Стёпа доверял своему «торговому дому» и всё своё уважение к нему вкладывал в понятие «люди из Москвы», даже если речь шла (а чаще всего именно так и обстояло дело) об одном только Вадике; понятие оказывалось чрезвычайно ёмким, для посвящённых в нём находилось место и тайне, и силе, и намёку.
Теперь Стёпа в Германии, и никакие посредники, даже в виде «людей из Москвы», ему не нужны; выбирай себе, что хочешь, тем более, что возможности для этого есть, – восточную марку как раз приравняли к западной, всё идёт к объединению, а потому денег у наших туристов вдруг становится больше, и Стёпе даже приходится занимать очередь в магазине одежды вместе с немцами – это в маленьком-то Кюленсборне!
На нём лёгкая оранжевая безрукавка с капюшоном, голубые линялые джинсы; на босых ногах мягкие светло-коричневые мокасины, «маслята», как он их с любовью называет. Рядом Юля: каштановые волосы собраны кверху в пучок, тёмные внимательные глаза напрашиваются на сравнение со спелой вишней, и если это правда, то в этом нет никакой пошлости. На ней розовая кофточка и шорты в чёрно-белую полоску. Сзади – ну да, похожа на зебру, которая одновременно и пони, – такая она ладная и маленькая, ростом ему до плеча, очень трогательно выглядит. Тарасу нашлось, что сказать и по этому поводу: «Маленькая женщина для любви, а большая для работы».
Эти слова он произнёс в Киеве (обычно он не говорил, а именно произносил), почти сразу же, едва мы познакомились: два определившихся трио сошлись в номере невзрачной киевской гостиницы, чтобы выпить и поболтать. Самое начало отдыха и общения. Ещё днём на Крещатике мы взяли две бутылки чего-то местного – сладкого, раскрашенного, в меру крепкого, как раз для лиц обоего пола. Вечером намечался хоккей: наши на чемпионате мира встречались со шведами. Но мы о хоккее на время забыли, – увлеклись. Сидели в нашем номере-копии будущего немецкого, – заметно ухудшенной, надо сказать, и какой-то недоделанной, – и беспричинно невпопад веселились.
Впрочем, благоразумная Лида держалась по возрасту: выпила немного, только для того, чтобы раскраснеться и поднять настроение. Без слёз со смехом всё же не обошлось, – но раза два только лёгким приступом накатило. Спасительно махала руками; то часто моргала, то боялась моргать. Стёпа увлечённо молол какую-то чепуху, Тарас его равномерно поддерживал. Я скорее был похож на бывшего официанта, который никак не может выдавить из себя прежние привычки. Мне оставалось изучать предметы на столе и лица.
Юля возбуждённо вертела головой, чаще поворачиваясь к Стёпе. Уже тогда я обратил внимание на то, как она произносила его имя: Стёп-па – с лёгким удвоением буквы «п», неожиданным акцентом непонятного происхождения, делающим Стёпу мягче, чем он есть на самом деле. Услышишь так несколько раз «Стёп-па» и вдруг увидишь: всё верно, подходит. И голова за него отвечала: тогда ещё нежёсткий ёжик волос – поверхность прирученной домашней щётки.
Подружка