ты где был?
– Там, у Джо.
– Я тебе позволяла пойти к Джо?
– Нет. – Потупленный взгляд. «Он его, – подумала Арлин, – небось, перед зеркалом отрепетировал». Мальчик знал, кто с мамой в гостиной, но не знал, зачем. Однако понимал: не забавы ради. Дети все понимают. – Прости. – Взгляд сына остановился на стакане с текилой. Никакого упрека, одно лишь молчаливое осознание, чересчур взрослое для мальчика его лет, знающего кое о чем, вроде, почему взрослые стараются. И как чертовски маловероятен успех.
– Ладно, все в порядке. Отправляйся обратно.
– Я только домой пришел.
– Ты можешь меня хоть раз послушать?
И он подчинился, безо всяких разговоров. Арлин отложила в памяти: пойти с сыном попозже погулять и купить ему мороженое. Стук захлопнувшейся двери отозвался у Арлин болью, словно что-то оторвали от нее, словно до сих пор не была перерезана связывавшая их с самого начала пуповина.
Арлин снова налила в оба стакана:
– Спасибо, что при мальчике ничего не сказала.
– Он здорово на Рики похож.
– Он не его. Не Рики.
– Одно лицо.
– Ему двенадцать. Я с Рики сошлась всего десять лет назад.
Арлин казалось, будто Бонни заглядывает ей через плечо: напоминает. Обман помогал ей устроить целую новую жизнь. Только то была такая старая ложь, что тяжко отделаться от нее после стольких-то лет. То же вранье и на этот раз удачно подошло.
– Я вижу его в этом мальчике.
– Ну, тогда ты видишь то, чего нет. – Или то, чего хотела для себя, но так и не получила. Мы, чего не получаем, видим, куда ни взглянем. Если то, чего сами себе не даем сделать, есть, мы того ни в одной другой живой душе перенести не в силах. Арлин начала это замечать.
В тот же самый вечер, в девять часов, к ней нежданно-непрошено зашла Бонни.
– Понимаю, как это выглядит, – пролепетала Арлин. – Я как раз думала позвонить тебе.
– Я подумала, может, захочешь поговорить.
– У тебя что-то вроде ясновидения?
– Нет, насколько мне известно. Малец твой мне сообщение прислал.
От этого внезапного известия Арлин заплакала, из-за чего – и сама не сумела бы толком разъяснить. В последнее время слезы постоянно наворачивались, и любой слабенький толчок вызывал их поток, вроде как от внезапного взрыва хохота или страха мочевой пузырь перестает слушаться, особенно, если слишком долго сдерживаться.
Бонни протиснула в дверь все свои триста пятнадцать фунтов[7] веса и большой подушкой обернулась вокруг Арлин, вовсе не фигурально душа ее в объятиях.
Некоторое время спустя они прошлись по шкафчикам и вылили все спиртное в раковину.
– Я завтра же с утра начну все по-новому. Может, на этот раз и получится.
– Чем тебе не нравится начать прямо сейчас? Можешь начать в любое время дня, знаешь ли.
– Наверное.
Вслед за Арлин Бонни прошла к окну спальни, и они посмотрели на площадку перед домом, на залитую лунным светом рухлядь вокруг, казавшуюся