Лена что же? Замуж больше не вышла? Она такая красивая…
– Нет! Никого, говорит, не хочу и ничего не хочу! Надо, чтобы Женька институт закончил, ты уж его не бросай. Помоги! А там видно будет. Так и живет два года, а теперь и ее прихватило.
– А что такое? Что-то серьезное?
– Да уж. Серьезней не бывает! Но она у меня такая крепкая – все терпит, молчит. Не жалуется. Она никогда не жалуется… хотя после того, как она меня спасла, ей бывает очень хреново, очень!
– А что же с ней?!
– Ничего больше не скажу! Она не велела!
Все остальное, все последующие события этого вечера я вспоминаю с трудом. Они кажутся смутными, неясными, как зыбкий, тягучий сон. Мы еще пили за столом. Потом Дима просил меня поиграть на гитаре ( я принес ее с собой). И я пел, долго пел. Сначала разухабистые цыганские песни, «конфетки-бараночки». Потом стал петь Окуджаву, Визбора – любимые бардовские песни. Вдруг Дима попросил меня: «Слушай, спой Есенина, мою любимую: «Устал я жить в родном краю». И я набрал голос, распелся и стал петь так самозабвенно, надрывно, как давно уже не пел. Тамарка вдруг воскликнула: «Вот, черт, даже слезу прошибло!». – «Да, с тебя что смех, что слезы – все вмиг слезает – со смешочком встрял Савва. – «А ты Сявка помалкивай! Чего ты понимаешь, в наших бабьих слезах?» − накинулась на него Тамарка – «чего ты понимаешь в этой музыке… помалкивай у меня, салага, а то якорь заставлю точить!»
А я пел еще и еще, так же вдохновенно и сильно, пока мне не позвонила жена: «Ты что там ночевать собрался? Давай вали домой, мне надо ногу натирать!».
Я шел домой неуверенно, покачивался. Метро уже закрылось, пришлось идти пешком по Севастопольскому проспекту. Луна, яркая луна светила мне всю дорогу. Она плыла над изломанной линией крыш в радужном ореоле. Иногда ее словно веко, прикрывала проплывающая туча, но потом она снова появлялась. Она неотрывно следила за мной.
Все последующие дни я был как в тумане: не мог избавиться от колдовского наваждения того вечера. Все стояло передо мной ее лицо, все звучала томительно и грустно эта мелодия и мы уплывали с ней под эту музыку далеко, далеко – в какую-то неведомую, прекрасную страну. Я жил как в бреду, какой-то отстраненной от реальности жизнью. Я стал невнимательным, рассеянным, порой не понимал происходящего. Однажды жена не выдержала:
– Что-то ты совсем сдурел в последнее время.
– А что такое?
– ты что сейчас сказал?
– А что? Что я сказал?
– Я тебя попросила в магазин сходить, купить подсолнечное масло, оно кончилось. А ты что сказал?
– А что я сказал?
– Вот именно, не помнишь ничего! Сказал: «сейчас закрою».
– А я думал, ты просила закрыть окно.
– Ты думал. Совсем на стихах своих помешался, только о них и думаешь.
– Ну, ладно тебе!
– Чего ладно? Что с тобой? Что-нибудь на работе?
– Ничего! Не твое дело!
– Что-то ты разговорился в последнее время! Смотри, доиграешься у меня!
Что-то надо было делать со всем этим.