хвостиком?
– С хвостиком.
– С кисточкой?
– С кисточкой.
– С бантиком?
– Отстань!..
За чердачным оконцем открывается снежное поле, скособоченное влево. Посреди поля торчит печная труба, а за ней – телевизионная антенна и деревянный шест со скворешней. Над скворешней движется небо – серое, будто войлок. Дойдя до угла крыши, под которым располагается их протекающая комната, они останавливаются, вслушиваясь, как колотит в свои жестяные барабаны талая вода. Тук-тук. Тук-тук-тук. Снизу, сбоку, отовсюду. Крылов подцепляет лопатой увесистый снежный ком и с трудом переваливает его вниз, в предрассветную дворовую прорву. И лишь спустя секунды, показавшиеся неправдоподобно долгими, снизу вдруг отзывается глуховато-рассыпчатым – а-аххххххххххххххххххххх!
Он надевает рукавицы и принимается за работу, медленно продвигаясь вперёд. Вдох-выдох, раз-два. Снег очень мокрый и плотный, он налипает на лопату и норовит вырвать её из рук. Вдох-выдох, три-четыре… Минут через двадцать у Крылова уже сильно ломит запястья, а минут через сорок, когда угол крыши уже практически расчищен, нестерпимо ноет спина. Он выпрямляется и ищет глазами Машку.
– Ау, Шишкин, ты где?
– Здесь!
Крылов оборачивается. Она машет ему рукой с другого конца крыши. Рядом с нею маячит пара странных фигурок в человеческий рост – одинаково белых. Кажется, что они склонились друг к другу и о чём-то шепчутся.
– Как они тебе?
– Кто?!
– Мои снеговики!
– Снеговики?
– Ну конечно! Это – Пьеро, это – Коломбина… Разве не видно?
Крылов приставляет лопату к трубе и подходит ближе.
– Просто обалдеть, Шишкин!
– Я серьёзно.
– И я – серьёзно. По-моему, это лучшие снеговики всех времён и народов. И тебе за них – приз!
Он обхватывает Машку за плечи и приподнимает так, что её ботинки повисают в воздухе. Она болтает ими слегка, потом спрашивает невозмутимо:
– Всё?
– Знаешь, как в средние века пытали хорошеньких еретичек?
– Нет.
– Девушку хватали и приводили в темницу.
– И?
– И тогда самый уродливый инквизитор начинал лобызать её прекрасное тело. Её ушки, её щёчки. Её холодный сопливый носик…
– И?
– И она стонала, бедняжка. Она плакала, она извивалась в его ужасных объятиях. Она звала на помощь А он всё не унимался, подонок. Он опускался всё ниже, к её трепетным губкам и шейке. Он сладострастно терзал их…
– И?
– Терзал, так сказать…
– И?!
– До тех пор, короче, пока она во всём не признавалась.
– Я признаюсь, господин инквизитор.
– В чём же?
– В любви.
– К кому, несчастная?! Отвечай немедля!
– К одному местному Пьеро, господин инквизитор.
– Подробности, мне нужны подробности!
– Он длинный и худой, господин инквизитор. Он очень добрый и доверчивый. У него детские глаза. Однажды я шла по Неопалимовскому переулку и мы повстречались случайно. И мне показалось,