оказался очередным толчком. Пока они доехали с пятнадцатого этажа, казалась прошла вечность, а ей впервые захотелось его как мужчину. Но двери открылись.
Она, встряхнув головой попыталась выбросить все эти мысли. Не получилось. Выйдя из подъезда, она вдруг осознала, что слишком темно, поздно и холодно. Идти было недалеко, и поэтому вцепилась ему в руку, опять оказалась в его мастерке, которую он заботливо успел захватить перед выходом.
Она так любила его вещи. Они были больше всего на один размер, но всегда были теплыми, уютными и красивыми. Полосатый свитер, черная куртка, синяя мастерка.
Желание внутри её еще больше загоралось, потому что от мастерки веяло его парфюмом, а рука так крепко сжимала его, что он остановился и резко развернув начал её целовать.
Они неприлично долго отсутствовали, но этого, казалось, не заметил никто. Ничего дальше жарких поцелуев в тот вечер не зашло, скорее всего потому, что хозяева вечеринки не предлагали никому ночлег. Все разъехались по домам, и они, разъезжаясь в разные концы города, еще долго переписывались немного двусмысленными предложениями, пока она не уснула с телефоном в руках.
Почему тогда, летом она не дала ему шанс? опять? Чего не хватило тогда? Уже год, как отношения, в которых она состояла приносили лишь беды, и полгода, тогда как он был для неё готов на всё и был всегда рядом?
Прими его тогда, она вполне бы могла сейчас не сидеть в этом вагоне и не ехать черт знает куда одна. Они могли ехать куда-то вместе, ведь он предлагал, почти год назад. Уехать вместе. Ей было страшно что-то менять в жизни. Но изменения пришли сами.
Почему понадобилось кровавые и выматывающие полгода, чтоб январской ночью, когда уже терять было нечего сделать шаг навстречу ему. Взять инициативу в свои руки. Бросить жребий.
Бабы дуры? нет, не так. Бабы-дуры. Зачем так себя мучать? Зачем эти театральные страсти? Зачем эти сценарии, чтоб вот это вот все: скандалы, интриги, расследования. Чтоб кипела кровь, чтоб летели тарелки. Звонили, несмолкаемо, телефоны, лились слезы, вино, а может и все вместе….
Вон он – тот единственный, кто мог стать её гаванью, безгранично синим океаном, её запахом ночного летнего дождя, звуком барабанящих капель по шиферу дома, треском полена в костре, ароматом утреннего кофе с корицей и имбирем. Мог быть её путеводной звездой, её осенним хороводом листьев, хрустом снега под полозьями, самым родным и бесконечно любимым – вот он – стоит на перроне их родного города, а она уезжает от него за десятки тысяч километров.
Каждая секунда разделяет их все больше. Каждая её доля рвет сердце все больше, и кусочки все мельче. Сколько слёз в молодости она пролила по безответной любви, в шестнадцать, восемнадцать, двадцать. Сейчас слёз совсем не было. Хотелось скрутиться в маленький комочек, свернуться, тут в углу тамбура. Укрыть голову руками, мерно раскачиваясь в такт поезду, застонать.
В такие