побочных продуктов значит сейчас больше, чем идеологические ошибки или судебная несправедливость. Со временем мы исправим все ошибки, лишь бы были аптечки для лекарств… Если на этом пути кто-то из политиков несправедливо потеряет свою репутацию, это не так важно. Разве ты со мной не согласен?» Меня обуревали сомнения. Разве при производстве аптечек и доменных печей не нужно думать о человеке, о сегодняшнем работяге, великом труженике, который не может страдать под ярмом ради будущих лекарств и рельсов? – Цель оправдывает средства, ложь во спасение. Средства должны соответствовать цели, и только тогда она будет достигнута. Если мы раздавим человека сегодня, сможем ли мы сделать что-то стоящее для тех, кто придет завтра? И для самих себя? Но я был благодарен Дарье за ее уверенность, по крайней мере, внешнюю.
Когда наша кровь окропила страницы всех газет, когда она потекла по всем сточным канавам, Дарья, казалось, постарела, стала походить на горькую монашку, скривившую сжатый рот, и мы перестали говорить о том, что вынудило бы нас благоразумно притворяться и лгать или поставило бы все под сомнение, показало бы наше бессилие, привело бы к признанию того, что из боязни предательства мы готовы бежать и предавать… Мы обсуждали фильмы и концерты. Но однажды в кинотеатре на Елисейских Полях у Дарьи произошел нервный срыв. Казалось, она разрыдалась из-за драмы Майерлинга… Это было на следующий день после тайной казни двадцати семи.
Погребок был наполнен бешеным уханьем там-тамов. Праздничный шум волнующего праздника в пустыне ночи, отдававшийся под низкими сводами. Несколько темнокожих мужчин в белых костюмах весело и неистово играли на своих африканских инструментах. В свете яркой лампы плясали их худые руки, сверкали белые зубы, за вызывающим смехом крылась животная тоска. Их группа закрывала проход в маленький уголок, где развлекалась избранная публика. Желтолицый парень в шароварах и феске разносил подносы с аперитивом. Самый молодой из музыкантов с грацией изнеженного атлета нырнул в это укромное место… Другая часть зала, в которую можно было попасть с улицы, спустившись по кривой узкой лестнице, придерживаясь за выбеленные стены, представляла собой довольно убогое алжирское кафе, слабо освещенное, разделенное на несколько ниш, где группы и пары сидели за крытыми старыми скатертями столиками. Варварский ритм, сотрясавший стены резкими волнами, проникал в головы, глотки, нервы, глаза, как примитивный яд.
– Надин, я много думал о Дарье и думаю, что ты права. Я должен с ней увидеться.
Подходил к концу невеселый вечер, когда они старались избегать освещенных мест, кинотеатров, кафе, бульваров, опасаясь случайной встречи. Здесь они чувствовали себя в безопасности под защитой полумрака, низкие своды сообщали им особую близость, в нише напротив они могли видеть лишь длинные женские ноги в черных сетчатых чулках. Женщина с роскошными рыжими волосами бросалась в объятья невидимого мужчины. Красноватый кончик ее папиросы