мать их, так и сыпали доносами. Виктор попал в колонию-поселение за роман да за рассказки про Всевышнее Лицо, а я – за вполне невинную аналитику на своем портале. Обоим светило по пятерке, но вышло по три. Хотя если учесть, что оба мы были ранее несудимые, то дали по максимуму.
Помолчали.
– У нас, в Швеции, писали, что в России сажали даже за перепосты в соцсетях.
– Одна судья постановила уничтожить компьютерную мышку, которой обвиняемая лайкнула проукраинскую статью. Позже – не может быть, чтобы вы об этом не слышали, – по решению суда стали отрубать указательные пальцы, которыми преступники лайкали экстремистские материалы. Одному правозащитнику отрубили указательные на обеих руках – он левшой был, но иногда перекладывал мышку под правую руку. Может, помните, символ сопротивления появился – поднятые вверх четыре пальца!
– Сейчас эту статью, кажется, аннулировали.
– Еще нет, но вроде вот-вот. Я на реабилитацию бумагу подал. Жду оттепельный вердикт: за отсутствием состава преступления.
Свекольников встал, разлил чай по чашкам.
У Маши завибрировал чип в ладони. Она провела указательным по линии жизни, и экран заморгал голубым цветом. Приложила ладонь к уху.
– Мам, халуо! Да у меня все хорошо! Я в гостях у Петра Михайловича, чай пьем. Да. Да. Да, выдастся свободная минутка, расскажу. Да, перезвоню…
Маша отключила связь. Показала кивком на ладонь:
– Мама беспокоится. Перебил вас звонок…
– Когда я ехал на поселение, – продолжил Свекольников, – рад был уже тому, что не красная зона, а значит, не будет забора и вышек с охранниками. Но, приехав, понял, что забор и не нужен. Бежать некуда. Вятские земли – кругом леса, зоны и военные части. Работать предстояло на лесоповале. Что заработал, на то и кормишься. А я после универа ничего тяжелее мышки и шариковой ручки в руках не держал. Пришлось орудовать бензопилой по двенадцать часов.
– Лесоповал?
– Классический. Была у нас с Витей на двоих древняя китайская бензопила. Какое-то название у нее смешное было – «хрустка» или «хуска». Когда Витя ее брал в руки, было похоже, будто он с гитарой. Визжала она, собака, словно на гитаре перегруз включили. Ломалась, зараза, что ни день. А виноватыми оказывались мы. Сами починить не умели, а из-за того что выработки нет, нас в ШИЗО бросили. Мы с Витей еще зеленые были, все на условно-досрочное молились, а после изолятора хрен нам, а не УДО. Хотя нас и из ШИЗО на работу выводили. А Волчок… Он ставил брагу на ягодах. И каждый из сидельцев, кроме выработки леса, должен был сдавать ему ежедневно кузов ягод. Как уж эти ягоды назывались… Как-то на северном наречии, не помню уже. Кораллово-красные такие. Волчьи, словом.
2
– Питер, обдираем вот эту полянку, и домой, – крикнул Виктор.
Кусты были усыпаны спелой ягодой, но добывать ее приходилось с боем. Иголки впивались в пальцы, болезненно жаля. Друзья, обирая кусты, то и дело матерились.
– Вить, глянь, уже полный кузов… Пошли, а?
Дорофеев бросил, не оборачиваясь:
– Пит, я