принялся за спиной у молодого лейтенанта-преподавателя швырять массивными гайками в группу ребят, среди которых был и я, копошившихся у могучего двигателя детали которого выкрашены были в разные цвета для лучшего понимания. Я рассматривал широкий вентилятор с черными блестящими лопастями нависающий над темно зеленой передней опорой, когда болезненно отскочившая от затылка гайка гулко застукала по металлическим бокам и впадинам силового агрегата. Пострадавший обернулся, но встретил его только злорадный кашляющий смех оскалившейся мальчишеской стаи. Офицер-преподаватель быстро замял конфликт, но только в этом классе. На перемене почувствовавшая безнаказанность гопота уже не скрывала своего презрительного отношения. Они громко гоготали о том, как неплохо было бы в таком же составе попасть по распределению в призыв.
Раз я сходил на занятие по вождению в гараж ДОСААФ. Матерый, плохо выбритый водитель лет пятидесяти с неестественно широкими запястьями с неудовольствием оглядел нас троих и как водится с матерцой высказал все, что думал по поводу дополнительной нагрузки в виде учебных часов. Потом, сославшись на плановую замену масла, крайне не простой процесс у КАМАЗа вездехода, отправил нас в гараж, в яму, где показали нам днище этого исполина с рельсами рам, передачей на три оси и огромными рифлеными шинами.
Я бросил автошколу. Так и не узнал я, как закончилась судьба той группы, попали ли они в одно распределение.
Дерганный, тоскливый был тот первый год после школы. С одной стороны учеба в лицее неожиданно увлекла меня. С другой стороны, никак не помогло это скособоченной моей социализации. Ну а военкоматский опыт только укрепил меня в мысли о своей обособленности. Когда подошло время начинать учебу на вечернем отделении университета, я был все так же отрешен и малоспособен к контакту. Очень примечательным в этом контексте была одна из первых моих лекций по математическому анализу, называемому студентом сокращенно «матан». На нее явился лысоватый, высокий и тощий доцент с кафедры «Высшей Математики». Отворив аудиторию, у которой сгрудились студенты, он разложил на преподавательском столе журнал посещений и методические пособия, после чего отступил к окну и уставился в него остеклянело. Студенты расселись по местам, погалдели как водится, вынули тетради с писчими ручками, после чего обратили внимание, что доцент наш стоит как робот неподвижно в той же позе, и нельзя понять, то ли уснул он, то ли задумался, так отвлечен, безжизнен был вид его. Произошел неизменный в такие моменты студенческий «хихик», даже барышни зашушукались, глядя на странного в задумчивости своей преподавателя. А сосед мой по парте, с которым знаком я был только два занятия, сказал мне вдруг: «Посмотри-ка. В точности как ты!» Прозвенел звонок, доцент немедленно очнулся и каменная маска на физии его сменилась живой, с полуглупой улыбкой. Преподаватель шепеляво представился и начал занятие. Узнал я потом, что вел у нас тогда лекции один из сильнейших