устала, как измучена – полно, да переживет ли она это потрясение, невольно подумалось Дэвиду. – Четыре года назад… она заставила меня впервые это сделать.
– А той ночью что-то переменилось?
– Я не знаю… я просто больше не могла, когда ее не стало. Я не должна была больше ради нее делать этого… он хотел, чтобы это было на ее постели… Такого никогда прежде не было… и… он… он ударил меня… и другое…
Она не желала говорить о том, что именно делал он с ней в ту ночь, – впрочем, они и сами все поняли, прочтя отчет и просмотрев фотографии.
– Я помню пистолет… я просто хотела, чтобы он остановился… оставил меня в покое… я не собиралась убивать… не знаю. Я просто хотела его остановить.
И она остановила. Навсегда.
– Я не знала даже, что убила его.
Но по крайней мере она во всем созналась. И ощущала своего рода облегчение. И усталость. Полиции рассказать она бы не посмела. Она знала наверняка, что Дэвид и Молли никому не расскажут. К тому же они ей верили. А вот полицейские не поверили бы ни за что. Они ведь считали ее отца совершенством. Они все знали его по работе, а некоторые играли с ним в гольф. И вообще, похоже, все в городе обожали и знали его.
– Ты храбрая девочка, – тихо произнес Дэвид. – И я рад, что ты все рассказала.
Да, все сошлось – все именно так и обстоит, как предполагала Молли. Только еще хуже. Ее заставила пойти на это родная мать. Когда это началось, девчонке было тринадцать. Дэвиду стало нехорошо. Да, этот парень натуральный маньяк. Сумасшедший. Выродок. И вполне заслужил, чтобы его пристрелили как собаку! И теперь весь вопрос вот в чем: удастся ли заверить суд, что Грейс действовала с целью самозащиты, проведя в этом аду четыре года? Четыре года в руках эдакого ублюдка! Молли ведь так и не удалось убедить полицию – им слепила глаза блестящая репутация адвоката Джона Адамса. И Дэвид опасался, что судьи страдают тем же «дефектом зрения».
– Ты расскажешь полиции то, что сказала мне? – спокойно спросил Дэвид, но Грейс быстро-быстро замотала головой. – А почему?
– Они бы все равно мне не поверили, и… я не могу поступить так со своими родителями!
– Твои родители мертвы, Грейс, – твердо произнес он. – И ты будешь мертва, девочка, если не поможешь себе сама, рассказав все начистоту. – Версия о самозащите – вот единственный шанс. А им с Молли предстоит теперь убедительно доказать, что жизни девочки угрожала опасность. Но даже если суд не поверит, судить ее им придется за непреднамеренное убийство. – И все же об этом придется заговорить. Ты должна рассказать об этом, но теперь уже не мне… ну, хотя бы врачу, обо всем, что на самом деле произошло.
– Я не могу. Что обо мне подумают? Это так ужасно…
Она вновь принялась плакать, а Молли подошла и обняла девочку:
– Это они поступили ужасно – они, а не ты, Грейс. А ты во всей этой истории – лишь жертва. Ты не можешь искупать их грехи своим молчанием! Ты должна заговорить! Дэвид прав.
Они проговорили еще долгое время, и Грейс сказала, что подумает. Но она не была уверена в том, что открыть на