у тебя имелось продуманное решение, не пришлось бы сегодня собирать такую толпу. Толпой ничего не решишь. А решить надо так: ко лбу Ивана Ивановича надо приставить нос Петра Севастьяновича, глаза Никиты Степановича, подбородок… ну и так далее. Надо немедленно объединить все конструкторские бюро в два-три. Пусть каждое принесет с собой самое лучшее – это и будет решение проблемы. Кстати, точно так же надо сделать и с другими бюро: по самолетам, по танкам. Иначе мы захлебнемся в море запасных частей, распылим средства. Нужны базовые модели вооружения. Я давно тебе говорил об этом, Клим. А ты все тянешь, все никак не раскачаешься. Чтобы через месяц вся работа по объединению КБ была завершена. А то мне жалуются, что какой-то новый танк у нас твои кавалеристы не хотят даже пускать в пробную серию. Что за танк? Кто конструктор? Где его можно посмотреть?
Ворошилов встал, обиженно передернул плечами.
– Танк среднего класса, конструктор Кошкин… из Харькова. Этот танк еще Тухачевский пытался протолкнуть. Но у нас уже есть и средние танки, и тяжелые, и легкие. Мы едва наладили производство, а конструкторам только дай волю, так они каждый год будут придумывать новые модели. Нам нужно усовершенствовать то, что есть…
– Мысль не может стоять на месте, – точно самому себе произнес Сталин.
– Я ведь не инженер, Коба. Я – солдат.
– Ты, прежде всего, нарком обороны. Следовательно, должен четко представлять себе, какое оружие нужно Красной армии. Видеть перспективу. Ко всему прочему, ты бывший слесарь. Следовательно, должен знать, что и как делать на производстве! – вдруг вспылил Сталин. – А нам надо думать именно об этом: как в кратчайшие сроки наладить серийное производство новейших разработок. Чтобы не отстать от немцев. А у тебя танк, броню которого, как мне пишут, не пробивают пушки, никак не может получить зеленый свет… Иди, слесарь, думай. Послезавтра скажешь, что ты придумал.
Когда за Ворошиловым закрылась дверь, Сталин сел на диван, занялся своей трубкой. Проворчал:
– Один не пускает танк, броню которого не пробивают пушки, другой не пускает пушки, способные пробить эту броню. – И с презрением бросил: – Им бы все шашками махать да на коне красоваться…
Вячеслав Михайлович молчал, смотрел в окно, за которым мелькали деревеньки, зеленеющие поля, одевающийся листвой лес. Он знал, что все эти споры касаются и его, но лишь в той степени, когда речь пойдет о производстве, металле, финансировании. Пока военные спорят, вмешиваться нет смысла. Когда Сталин решит, что надо пускать в производство, тогда наступит его, предсовнаркома Молотова, время, и он свое слово скажет.
– Теперь с тобой, Вече, – заговорил Сталин, несколько раз пыхнув дымом. – Бери на себя наркомат иностранных дел. Летвинов не справляется. Пошли его послом… скажем, в Америку. Но пусть формально остается твоим замом. Разберись с тамошними кадрами. Кое-кого мы вычистили, но, думаю, не всех. Остались последыши Троцкого: от кого-то же он получает информацию. – Сталин помолчал, посмотрел в бесстрастное лицо Молотова, продолжил: – Наркоминделу нужна новая