сильно и слишкомъ естественно. Я не даю себѣ времени притти въ себя, ибо не хочу, чтобы по моей винѣ отсрочилось удовольствіе, которое ты испытаешь при видѣ этого письма.
Милая, милая Софія, итакъ, ты – мать! О! и твое дитя не будетъ у тебя отнято! Пусть оно смягчитъ твое горе и твои страданія! Я говорю – твое дитя, – ахъ, я вѣдь знаю, что оно и мое. Никогда твой другъ не откажется отъ сладкаго имени отца… Жестокая Софія, ты попрекаешь меня моимъ несчастьемъ. Великій Боже! развѣ не я причинилъ твое, и повѣрь, что ничто другое не въ состояніи меня занимать. Но успокойся, умоляю тебя, о, моя радость! Вспомни, что ты – половина моей души; ты бы слилась съ моею жизнью, если бы не заботилась о своей… Ты нуждаешься въ душевномъ покоѣ, моя Софія; я умоляю тебя, пощади себя, побереги для болѣе счастливыхъ временъ. Увѣренность въ томъ, что ты получишь это письмо, была бы мнѣ очень утѣшительна; если ты захочешь подтвердить мнѣ это, оповѣсти меня о твоемъ состояніи, разскажи мнѣ, какъ себя чувствуешь, и, прежде всего, не обманывай меня… О, не обманывай меня, но пиши, коль скоро ты сможешь это сдѣлать безъ опасностей и затрудненій. Душа моя страждетъ, но у меня еще есть силы, а у тебя ихъ уже нѣтъ; поэтому не торопись, и пусть я еще помучаюсь.
У моей дочери мои черты, – говоришь ты? Ты принесла ей этимъ печальный даръ, но пусть у нея будетъ твоя душа, тогда она будетъ богата, тогда природа ее чудесно вознаградитъ за изъяны ея рожденія… Ахъ, пожалуй, она будетъ черезчуръ впечатлительна. Но какія бы страданія не причиняла впечатлительность, – еще больше приноситъ она добра.
Не хочу тебѣ писать много; не хочу и не могу. Боюсь за свое сердце, за свою голову, за твое состояніе. Моя подруга, моя Софія, прошу тебя на колѣняхъ, даже требую отъ тебя, заклинаю тебя именемъ твоей дочери, ея отца, твоими клятвами, твоею нѣжностью, о которой ты говоришь, не рѣшаясь ее выразить, – береги себя! Не пренебрегай ничѣмъ, что можетъ быстро возстановить твое здоровье и силы; обрати на себя часть благородной и изумительной стойкости твоей. Будь здорова! Прощай, моя радость и жизнь!
Софія Монье – Мирабо
И ты, мой возлюбленный, спрашиваешь, – люблю ли я тебя? Ахъ, развѣ ты не знаешь, что я обожаю тебя навѣки. Да, это вѣрно. Что за чудесное существо господинъ Буше![4] Ты, значитъ, знаешь теперь, гдѣ я. Я тебѣ уже писала на бумагѣ, въ которой были волосы твоей дочери, и въ письмѣ въ день моего разрѣшенія отъ бремени[5]. Однако твой почеркъ проступаетъ наружу; употребляй лимонный сокъ и не пиши больше на расплывчатой бумагѣ; чѣмъ толще будетъ бумага, тѣмъ меньше будутъ выступать чернила.
О, мой другъ, мой другъ, какъ ты несчастливъ! Гдѣ же тѣ надежды, о которыхъ ты говоришь? Я думала, что скоро ты выйдешь на волю, и потому я такъ упорно стремилась оповѣстить тебя о моемъ мѣстопребываніи. Ты можешь меня увидать, если только не появишься въ господской одеждѣ. Лучше прикинуться странствующимъ торговцемъ, комиссіонеромъ, букинистомъ или кѣмъ-нибудь подобнымъ, желающимъ побесѣдовать