меня! Ибо порою мысленно я бываю ревнивъ и представляю себѣ, что тебѣ можетъ больше понравиться кто-нибудь другой, такъ какъ я нахожу многихъ мужчинъ красивѣе и пріятнѣе меня. Но ты не должна этого видѣть, а должна считать лучшимъ меня, потому что я тебя ужасно люблю, и, кромѣ тебя, мнѣ никто не нравится. Я часто вижу тебя во снѣ, вижу разную путаницу, но всегда вижу, что мы любимъ другъ друга. Пусть такъ это и останется.
Моей матери я заказалъ двѣ перины и подушки изъ перьевъ, и еще много хорошихъ вещей. Сдѣлай такъ, чтобы домикъ нашъ былъ въ порядкѣ, остальное будетъ устроено. Въ Парижѣ будетъ всякая всячина, во Франкфуртѣ есть еще разная мелочь. Сегодня отослана корзинка съ ликеромъ и тючекъ бисквитовъ. Буду постоянно присылать что-нибудь въ хозяйство. Только люби меня и будь вѣрною крошкой, остальное приложится. Пока у меня не было твоего сердца, на что мнѣ было все остальное? Теперь, когда оно принадлежитъ мнѣ, я хочу удержать его. Зато и я – твой. Поцѣлуй малютку, поклонись г. Мейеру и люби меня.
Лагерь подъ Верденомъ, 10 сентября 1792 г.
Г.
Беттина фонъ-Арнимъ – Гёте
Беттина фонъ АРНИМЪ (1785—1859), нѣмецкая писательница, восторженная поклонница Гёте, пробралась въ 1807 г., переодѣтая въ мужское платье, въ Веймаръ, чтобы увидѣть Гёте, о которомъ много слышала въ дѣтствѣ. Романъ свой съ Гёте она описала въ произведеніи: «Переписка Гёте съ ребенкомъ». Въ 1811 г. Беттина вышла замужъ за Арнима.
Вартбургъ, 1 августа, ночью.
Другъ, я одна; все спитъ, а мнѣ мѣшаетъ спать то, что я только что была съ тобою. Гёте, быть можетъ, то было величайшимъ событіемъ моей жизни; быть можетъ, то былъ самый полный, самый счастливый мигъ; лучшихъ дней у меня не будетъ, я ихъ не приняла бы.
То былъ послѣдній поцѣлуй, съ которымъ я должна была уйти, а, между тѣмъ, я думала, что должна слушать тебя вѣчно; когда я проѣзжала по аллеямъ и подъ деревьями, въ тѣни которыхъ мы вмѣстѣ гуляли, то мнѣ казалось, что я должна уцѣпиться за каждый стволъ, – но исчезли знакомыя зеленыя пространства, отступили вдаль милыя лужайки, давно исчезло и твое жилище, и голубая даль одна, казалось, хранила загадку моей жизни; наконецъ, исчезла и она, и у меня ничего не осталось, кромѣ моего горячаго желанія, и слезы лились у меня изъ глазъ отъ этой разлуки; ахъ, въ ту пору вспомнила я все, – какъ ты въ ночные часы бродилъ со мною, какъ улыбался, когда я гадала тебѣ по облакамъ, разсказывала про мою любовь, про мои прекрасные сны, какъ ты внималъ со мною шелесту листьевъ, колеблемыхъ ночнымъ вѣтромъ, тишинѣ далекой, широко раскинувшейся ночи. И ты любилъ меня, знаю; когда за руку ты велъ меня по улицамъ, я чувствовала по твоему дыханію, по звуку твоего голоса, по тому (какъ это объяснить), что меня словно обвѣвало, – я чувствовала, что ты допускаешь меня въ твою внутреннюю, сокровенную жизнь, что въ эту минуту ты обращенъ ко мнѣ одной, и ничего не желаешь, какъ только быть со мною; кто можетъ отнять у меня это? Что мною утрачено? Другъ, я владѣю всѣмъ, что когда-либо получила. И куда бы я ни пошла, мое счастье всюду со мною, оно – моя родина…
Шлангенбадъ,