кудрявая. Старик по берегу спешит, догоняет свой островок. Бежал-бежал – остановился остров в тихой заводи. Узкое место между двух берегов, заросло оно мохом, и травой, и землей. Тут острову причал.
Обширно озеро Сейтявр. Сверху, с севера, закрыто горами, одна только вершина вздымается высоко. То вершина «праудедков», прадедов народа, жившего внизу, соседей и родичей старика. Понизу заросла гора могучими борами. А на востоке протянулась Колоколовая горушка, вся она заросла ягелем, сытным кормом оленей. Горушка эта не простая, на ней пасется путеводный олень – Солнцу слуга. Тут он жировался и потерял свой колоколец. Тут и стало родимое место оленей. Беззаботно пасутся они на этих лучших угодиях земли.
На запад березовая роща стоит, то Черная Варака41, не нашего жительства, не для человека она, эта Черная Варака. Так сказывали старики. Ну, а все-таки бересту в ней драли, потому что хороша тут береста, очень хороша.
Остров причалил подальше от Черной Вараки. Старик перешел с матерой земли на острова твердь и топнул ногой.
– Земля тверда – тут и жить, – сказал.
И стал жить.
Он обошел весь остров вокруг. Бьют ключи теплые и горячие, родники студеной воды журчат там и тут. Бьют ключи прямо из-под земли, из-под камней гремучих, из-под зеленой муравы, из густого мха. Хвощи туманом млеют в теплой влаге над родником.
Подошел он к этому студеному родничку, а тут на камушке сидит Дева. На ней одежда на левом боку ярче солнечного света сияет, а другая половина тела вовсе без одежды, высокая грудь жаром пышет. Дева встала старику навстречу, его поклона обождав, сказала:
– Долго ты путешествуешь, старец. Я замерзла, я проголодалась.
Старик ответил ей:
– Я видел во сне этот островок. Утром проснулся и пошел. А остров уходил от меня. Долго я гнался за островом и вот притомился… устал немножечко… кхэ…
Женщина улыбнулась, положила ладошку на соседний камешек.
– Садись, – сказала.
Он вынул из своих сумок вяленую тушку щуки и дал этой женщине. Другую сам начал есть. Так он утолял свой голод – одну рыбину ей, другую себе, одну рыбину ей, другую себе. Она эти щучьи тушки собрала в руке, а не притронулась к ним.
Он было подумал, что Дева-то не умеет ни пить, ни жевать, что к щучьей плашке она и приступить-то не сумеет. Смекнул было, что не здешнего света Дева; уж не Солнцева ли дочка или сестра?
Он дал ей разных шкурок и кож, чтобы прикрыла она наготу свою. Она смастерила себе одежду и предстала простою женщиной-саами. Она всё умела делать сама, а щучьих тушек как не бывало – всё съела. Как только надела одежу – так и съела эти щучьи тушки.
Из еловых ветвей они построили на ночь зеленый шалаш, сказать просто, – спалку. Ложа в ней сделали из веточек березы, покрыли их шапками ягеля. На них старик постелил для нее свою единственную шкуру оленя, сам же примостился у очага в своей меховой одежде-печке́.