и в его голосе чувствовался нарастающий гнев, который отразился и на лице. – Надеюсь, вы хотите извиниться за то, что потратили мое время.
Филомена почувствовала, как раздулись ее ноздри, как внутри закипела желчь. Что это? Раздражение? Но ведь она думала, что не способна ни на гнев, ни на раздражение. Ее детство было полно нежности и любви, а во взрослой жизни над ней постоянно насмехались и унижали ее. Ей никогда не приходилось бороться с собственным раздражением и гневом. Но теперь это нужно сделать, иначе она потеряет возможность спрятаться от преследования.
Закрыв глаза, Филомена призвала на помощь всю свою учтивость, а также способность к послушанию, которая требовалась ей в течение всех лет жизни с жестоким и грубым мужем. Открыв рот, она было начала произносить свое продуманное извинение, когда маркиз прервал ее снова:
– Почему вы не замужем?
– Прошу прощения?
– Разве не лучше иметь мужа и собственных детей, а не учить хорошим манерам чужих, плохо воспитанных отпрысков? – Его глаза снова осмотрели ее с ног до головы, оставляя на теле дрожащий след. – Вы слишком молоды, чтобы служить авторитетом для моей дочери, ведь вы старше ее лет на десять, не больше.
– Я старше ее ровно на десять лет.
Он проигнорировал ответ, и уголки его рта побелели от напряжения, причина которого была непонятна Филомене.
– Будь вы шотландской барышней, примерно возраста Рианны, вас бы давно уволок в церковь какой-нибудь парень, чтобы сделать своей женой, не спрашивая, согласны вы или нет. Еще вероятнее, вас взяли бы в жены в библейском смысле этого слова, а вашему отцу швырнули положенные тридцать монет.
Филомена уставилась на него в изумлении, полуоткрыв рот. Казалось, он по-прежнему сердится, даже голос стал еще громче. Но при этом все выглядело так, будто маркиз сказал ей комплимент.
– Поэтому я удивляюсь, – продолжал он, – что делает в наших местах маленькая красавица-англичанка? Почему она не греет постель в покоях богатого мужа, не проводит время за чаем и светскими развлечениями и не воспитывает наследников?
Он назвал ее маленькой? Может, она ослышалась, или он имел в виду что-то другое? Неужели он сказал «красавица»? О ней?
Ее пронзила такая острая боль, что пропал весь гнев, а вместе с ним и храбрость. Неужели он хочет ее оскорбить? Неужели она покинула один дом, где так любили над ней издеваться, чтобы попасть в другой, такой же?
– Не вижу, каким образом это вас касается. – Она ненавидела свою слабость, свою трусость, которую неспособна была скрыть.
– Все, что происходит в стенах этого дома и на землях Маккензи, меня касается. Это включает и вас. Особенно теперь, когда вы будете оказывать влияние на моих детей.
Он сделал еще один шаг вперед, и Филомена не успела отступить. Маркиз протянул руку и взял ее за подбородок. Испуганный звук, который издала Филомена, удивил их обоих. Взгляд Рейвенкрофта стал острее, но подбородок из руки он не выпустил.
Нежный женский подбородок был хрупким,