отбиться от своих мучителей, но их руки держали крепко, не давая шевелиться. Постепенно паника прекратилась, и она замерла. Может быть, это конец? Она погибнет, заключенная в тюрьму, вместе с другими несчастными, всеми забытыми жителями империи. Гнусный развратник-кокни будет тискать ее грудь, сестры-садистки держать ее голову под водой, а врач хладнокровно наблюдать за этим.
Она вспомнила свое письмо леди Фаре Блэквелл, графине Нортуок. Интересно, получила ли она его и предприняла что-нибудь для спасения Филомены? Или просто не обратила внимания на ее мольбы о помощи? Легкие стало нестерпимо жечь, и Филомена решила, что, видимо, ей уже не доведется узнать ответ.
Может, это к лучшему. Она уйдет из этого мира, окруженная холодом и безжалостными осколками льда, что очень похоже на ее жизнь последние пять лет.
Вряд ли в аду будет хуже, чем здесь. Возможно, она страдает здесь за свои грехи? Видимо, Бог – не мстительный Господь, описанный в Библии, а просто равнодушный Творец. Тогда, может быть, ей удастся упросить его выделить ей крошечное, незаметное место где-нибудь в уголке на небесах? Которое не нужно больше никому. Тихое, удаленное место в самой глубине обширного Неба, где она сможет существовать в тишине и уединении, не думая о поруганных ожиданиях и множестве своих ошибок. Там облака укрывают небо мягким покрывалом, сквозь которое пробиваются лучи солнца, падая сияющими столбами на просторы лугов, как это бывает в конце лета, такие теплые, как божественное прощение.
Филомена закрыла глаза и вдохнула ледяную воду, и тут руки ее мучителей вытащили ее на поверхность. Она с душераздирающим кашлем исторгла из себя ту небольшую толику воды, которая попала в легкие.
Когда спазмы прошли, она постаралась наполнить легкие воздухом. Момент, когда Филомена ощутила приближение смерти, а с ней и умиротворение, уже прошел, и она поняла, что слишком труслива и не может убить себя.
Филомена, дрожа, села в ванной и поддалась новому приступу отчаяния. Она прижала колени к груди, чувствуя, как холод лишает ее сил и способности двигаться.
– Вымойте ее, и тогда начнем, – распорядился доктор Розенблатт.
Сестры терли ей кожу жестким мылом с особой суровостью, приговаривая, что это мытье заменит еженедельную ванну.
Прошло пять минут, кожа Филомена горела, как будто в нее впились тысяча иголок. Но она сжала челюсти, стараясь победить холод, пронизывающий ее до костей.
– Теперь я буду задавать вам вопросы, леди Бенчли. – Доктор Розенблатт подошел к самому краю ванны. – Мне хотелось бы понять, как на вас воздействует данная информация. Если я пойму, что вы честно мне отвечаете, то я позволю вам выйти из ванны. Вы меня поняли?
Филомена кивнула.
– Отлично. – Доктор перебирал бумаги, отыскивая нужный листок, и потом положил его поверх истории болезни. – Для начала займемся основными вопросами. Доводилось ли вам слышать ночью голоса в той комнате, где вы спите, леди Бенчли? Не мешают ли эти голоса вам спать, не мучали ли они вас?
Филомена