Неудобно ведь!
Я ловлю себя на мысли, что все чаще и чаще думаю о нем. Он сильный и мужественный. Он такой горячий. Это не библиотекарь в очках и даже не прыщавый мальчишка, продавец хот-догов. У него красивое лицо и глаза какие-то опасные…
Ах, я знаю, нам будет так хорошо вместе! Я буду целовать его в губы!
Всю неделю я порхаю как на крыльях, постоянно ношу красное платье и жду, когда же он снова приедет за мной. Может быть, у него много работы? Или он думает, что надо дать мне время придти в себя?
Выбегаю сегодня на улицу. У меня новое кружевное белье. Я купила его, потратив пол зарплаты. Жалко, конечно, но оно помогает чувствовать себя Женщиной. И тут вдруг вижу хвост его белой машины. Я точно узнала ее, точно! Она медленно едет вдоль тротуара, я прибавляю ходу, представляя, как сейчас подбегу к нему, постучусь в стекло и он улыбнется своими мужественными губами.
И тут вдруг происходит что-то непонятное. Машина останавливается рядом с фонарем, тем самым, где стоит женщина. Она подходит к машине, заглядывает через стекло, а потом, потом она садится внутрь и они уезжают!!!
Я продолжаю медленно идти, из одного желтого круга в другой, подхожу к ее фонарю. Я обнимаю руками его холодное тело и прижимаюсь лбом, а потом начинаю биться, биться, биться. А как же я, а что же я? У меня по лицу текут слезы, они скатываются по подбородку, затекают под шарф. Я отталкиваю фонарь и иду, все иду, смотря как носки сапожек врезаются в снег на мостовой.
Вот какой-то двор, тут садик, стоят скамейки. Я расстегиваю пальто и животом ложусь на одну из них. Через тонкую ткань платья я чувствую немножко льда. Он начинает таять подо мной и мне хочется чувствовать, как я пропитываюсь этой водой, а потом замерзаю, примерзнув к окрашенному белым дереву. Я открываю рот и из него почему-то льются тоненькие звуки, а-а-а-а. Они оплетают меня, приматывая к скамейке. Мне хочется, чтобы кто-то пробил мои руки и ноги насквозь гвоздями. И я чувствую, что эти гвозди превратятся в червяков, они будут извиваться, завязываться узлами, приматывать меня к этой скамейке навсегда. Почему-то мне очень хочется остаться тут навечно, слиться с этим деревом и чтобы меня также окрасил в белый цвет падающий снег. Вдруг я ловлю себя на том, что с остервенением сжимаю зубами деревянный край. Я смотрю, до боли закатив глаза вверх, как падает снег. Он кружится красивыми белыми хлопьями, как будто танцует. Я лежу и лежу и наверно уже никогда не встану.
Ко мне подходит какой-то человек. Он спрашивает что-то, он говорит:
– Девушка, вам плохо?
Мне остается встать, шатаясь идти и идти, сказав ему:
– Да, я умираю.
Я опять выхожу на улицу и иду к фонарю. Мне кажется, я брошусь на эту женщину и сведу пальцы на ее шее. Они теперь такие холодные, что застынут и никогда не разомкнутся. Она стоит под фонарем и курит.
Я подхожу и плачу, и плачу. Я сжимаю руки на груди и плачу. Она спокойно курит, выпуская дым. А может быть это просто дым от дыхания?
– Ну что с тобой, детка? – наконец говорит она.
– Этот мужчина, в белой