образцы собранных в скитаниях пород и минералов, Шатров заходить не стал. Там стояли камнерезный станок и столярный верстак, с наборами необходимых инструментов. Разделил наличные деньги на четыре неравные суммы и рассовал по нагрудным и брючным карманам. Убедившись в наличии потребных документов, вышел в коридор; присел на низкую лавку на выходе из квартиры. Олюшка в ситцевом платье, обув изящные босоножки, уныло стояла рядом, не сводя с мужа воспалённых проплаканных глаз. Покорно ждала окончания ритуала. Высидев минуту, Шатров решительно поднялся, отрывисто заговорил:
– Лавры ждут или тернии – не прозорливец я. В таланте уверен, признания добьюсь!.. Везде травка-муравка людьми утоптана, куда ни закинь. Дома вдлинь улиц высятся рядами; канализация, отопление, водопровод. Ты зря перебила мне сон. Развезла по подушкам жалостные плачи!..
– Опаздываем, Толюшка, – негромко напомнила смиренная жена. «В семье лад, достаток, славная дочурка подрастает. Сиди возле колыбели, напротив её матери, а он зачем-то куда-то едет!..» Подхватив дорожный багаж, они вышли из квартиры.
Не верь женским мемуарам и мужским прогнозам. Господь глумится над планами людей. Прошлое усеяно ошибками предвидения. На автобусной остановке Олюшка неутешно разрыдалась. Он привлёк жену за дрогнувшие плечи, поцелуем коснулся солоноватых губ.
– Перестань пусторюмить, ну!.. Проводи меня весело. Головка приподнята, походка свободная, от бедра. Кавуны ягодиц и дыни грудей уносишь домой улыбаясь…
«Блюди себя!..» В створ лязгнувших дверей успел крикнуть, отъезжая: «До зимы новоселье спра-ви-им!..» Глядел в мутное стекло заднего обзора, махал рукой; наволочь хлынувших слёз застила ей автобус. Мужчины неоплатно скупы на ответные чувства. Когда близкие женщины рыдали, Шатров неудержимо веселел. Чем громче плач, тем меньше горя. Напрасные слёзы будили в нём деятельную ярость. «На переезд согласилась, в час прощания сникла, ни рю, ни мя! У-уф, несносная плакса!.. Прочь сантименты! Действуй заодно, по морской команде «Поворот все вдруг».
Шатров любил свою домовитую супругу, двадцати пяти лет; чарующая привязанность без смятений и безрассудств. Ценил безропотную заботу и участие, сноровку в домашних делах, а покидал невеликое семейство, досадуя. Женщина способна больно ранить сильного мужчину. Нет такой глупой бабёнки, что не выскажет твёрдое мнение по любому поводу, вспомнилось едкое изречение мудреца. Шатров не был злопамятен, он ничего не умел забывать: похвальное свойство цепкой развитой памяти. Олюшка упрекнула его в остуде к семье, забросил дачу, поцапался с тестем, перестал гулять с дочерью. Всуе высказала наболевшее, значения не придав. Возражая, он горько посетовал: «Представь, задницу отсидел. Болят тазовые кости и седалище чешется. Нет трудолюбца усидчивее меня!..» Заставив умолкнуть, колко царапнула фраза: «что толку!» Два слова, восклицательная интонация, а как будто ударился лбом. Шатров знал цену