не наблюдает, и не смотрит человек на себя со
стороны,
Как он икает, пер – дымит, плюет, сморкается, чихает и рыгает.
Не видит, не наблюдает, и не смотрит человек на себя со
стороны,
Как он икает, пер – дымит, плюет, сморкается, чихает и рыгает.
Живет один как будто на планете, может забыть и про штаны,
А остальных людей, когда есть хочет, и любви, тогда лишь
только замечает.
Он весь в себе, в своих невидимых, таинственных мирах,
Там далеко, за гранью, в мире желаний, за пределом.
Пока ему не больно, не волнует мир его,
Вот выпить и пожрать, до остального нету ему дела.
По сути, он живет как толстенький хомяк,
Жил бы в лесу, пошел бы на закуску сразу, просто так.
Так вот, те хомячки, которые набили рот едой, по сторонам
не смотрят,
Какие стали вкусные не замечают, к другим на стол едой
конечно попадают.
Вот если ты, такой же хомячок,
Поесть ты любишь так, что щеки глазки закрывают.
Не видишь ты себя со стороны, какой ты аппетитный толстячок,
Зато тебя уже на завтрак примечают.
С тобой не пропадут, те кто умней, не пострадают от
недоеданья,
Смотри, сожрут тебя не глядя, всю жизнь проспишь ты, как
всегда.
И будет день последний твой,
День твоего, с мечтою о еде, с любовью, c солнцем,
и с реальностью прощанья.
305. Чарли, Робин Гуд и кино
Стал первым Чарли басни на экране писать, творить,
Стал их в кино талантливо играть.
Всю сущность и сатиру басни он смог наглядно показать,
И без зверей, животных обходился чтоб о пороках рассказать.
Для Чарли, персонажи-звери, среди людей прекрасно
находились,
И на экране, как в зоопарке, и в лесу, играли, развлекались
и резвились.
Тогда немою басня временно была,
Никак заговорить с экрана не могла.
Но в жизни постепенно что-то происходит,
И вот сейчас, в любом кино от Голливуда,
Уже со звуком, зритель басню для себя находит,
И помнят Чарли все, как помнят люди Робин Гуда.
Она, на каждом общества шагу,
Не покидает басня мир, шагнуть нельзя, чтоб басни пишет
кто, то не заметил,
Как сотню лет назад, как при Крылове, для басен мир живет.
Шалят для басен и хулиганят люди, как маленькие дети.
306. Шакалы, алкаши и наркоманы
Гордыня алкашу мешает жить и бросить пить,
Гордыня мешает наркоману про шприцы забыть.
Тем не мешает, кто просит подаянье,
И тем, кто ждет кого-то на свиданье.
Не гордым был наш лысый и ободранный шакал,
Объедками, тухлятиной и трупами он не гнушался.
Все ел и падаль, что осталась от других,
И тем, что даже есть нельзя,