стакан с прохладным напитком, свежесть и прохлада которого была так приятна на прикосновение, что она даже не стала его пить, пальцами другой руки она выводило узоры на мокром пятне платья, не понимая, ни откуда оно, и даже не осознавая, что оно есть.
Медленно повернув голову в сторону маленького иллюминатора, Дана снова с головой ушла в свои горькие воспоминания.
Глава2.
Дана выросла в неполной семье. Пока она была маленькой, на вопросы об отце, от матери получала самые смелые ответы. То он представлялся ей как герой космонавт, подавшийся в Космос исследовать никем неведанную, новую планету. Чуть позже ей его выдали за ученного геолога, который последовал в дальнюю, опасную экспедицию и так и не вернулся оттуда ни со славой, ни с большим открытием.
Когда девочка уже училась в четвертом классе, по дороге со школы домой, на перекрестке, за углом которого и жили они с матерью, в маленькой, тесной и какой-то, что зимой, что летом, душной однокомнатной квартирке, Дана встретила мужчину. Он был небольшого роста, и лицо и походка подозрительного дяденьки казалась девчушки до боли знакомыми.
Разнузданным взмахом он стянул с лохматой головы вязанную, некогда зеленную, шапку и синими губами, обнажая почерневшие останки зубов, прошмякал.
– Здорова, доча! Неужто не узнала папку!? —И раскинув руки, попытался заключить девочку в свои запоздалые, отеческие объятия.
Дана не могла поверить, что перед ней ее герой-отец, не геолог, не космонавт, а житель этой же Галактики, причем род его занятий, как говорится, был предоставлен фактом на лицо. Как бы подтверждая догадку Даны, горе-отец не заставил себя долго ждать и продолжил обращаясь к дочери.
– Не бойся, дочка, обними своего батю, поцелуй. Ишь как вымахала, я тебя еще поперек кровати помню, а щас какая большая. И вся в меня, такая же красавица.
Дана и правда была копией своего отца. Те же черные, как смоль, волосы, те же огромные, сине-зеленые глаза, та же густая бахрома ресниц, тот же широкий полет темных бровей. В молодые годы отец Даны, Станислав Викторович, был очень красив, не одно женское сердце разбивалось о неприступную, суровую, мужскую красоту, да и руки были у него золотые, вот только ноги с правильной дороги свернули и ступили на зыбкую почву, которая и засосала мужчину, сделав из него того, кем он являлся теперь. И уже не Станислав Викторович, а просто Стася, как его теперь величают друзья-собутыльники, стоял перед Данной и продолжал пропитым голосом.
– Не, ну совсем как не родная. Это что же за кровь такая дурная, чтоб родного отца не признать? У меня тут хворь недобрая взялась, я й подался к доченьке своей, к кровинушке, думал признает, обрадуется… А она и знать меня не хочет! – Приговаривал Стася, похлюпывая носом и подтирая пьяную слезу, облезлым рукавом обтянутого свитера.
Чувство стыда и брезгливости, словно снежная