а потом вернулся с ней домой. Жили мы в пяти минутах ходьбы от церкви, на Большой Татарской улице, в доме №14. Плащаницу поставили в нишу буфета, между верхним и нижним его отделениями… Время было страшное. В Поволжье начался голод. Распространялся слух, что большевики собираются отбирать у церквей все ценные предметы церковного обихода. Узнав об этих бедах, отец отправился в исполком Замоскворецкого района и подал туда два заявления. Первое о том, что он просит все ценности не отбирать, а оставить церкви священные сосуды, т.е. чаши и ложечки для причастия, взамен чего он обязуется возместить государству их стоимость путем сбора средств у прихожан. В те годы это было реально. Верующих было много, а отец пользовался любовью и уважением. Однако большевики и сборы приняли, и ценности все отобрали, предварительно арестовав отца… Второе заявление было просьбой – разрешить открыть при церкви Параскевы Пятницы приют на шесть ребятишек из голодающих мест. Это – разрешили!
…Около часу ночи у входной двери раздался резкий звонок. Отец сразу встал и молча пошел отпирать дверь. Через несколько минут папа вернулся в сопровождении человека в черной кожаной куртке с наганом у пояса и двух солдат, в руках которых были ружья со штыками. Начался обыск. Солдаты перевертывали мебель. Согнали нас с наших постелей и стали протыкать их штыками. Принесли ключи от буфета, солдаты перерыли все его ящики. Кочергой ворошили пепел в «буржуйке». Вскрыли висящие на стене часы и извлекли оттуда листок отрывного календаря. На обороте его были перечислены подлинные фамилии некоторых членов большевистского правительства. Кто этот листок сунул в часы, одному Богу известно! Это был единственный изъятый «документ»… Обыск кончился около пяти часов утра. Папа получил ничего не значащий акт и получил предписание утром, к девяти часам, прийти самому на Лубянку с вещами. После их ухода мы, измученные и опустошенные, сидели на наших кроватях. И вдруг – сейчас уже не помню, кто из нас, возможно, что и я, бросил взгляд на белевшую на буфете белую простыню с плащаницей и отчаянно ахнул, показывая на нее пальцем. Мы в ужасе оцепенели. Казалось, что вот сейчас они вернутся и будет что-то ужасное! Они не вернулись. Они ее не увидели! Даже сейчас, через многие годы, вспоминая этот удивительный случай, я чувствую, как по моей спине бегут мурашки! Это было подлинное чудо!»
Настоятель скончался в 1925 году: «Останки отца Сергея Фрязинова перевезли в храм Параскевы Пятницы на Пятницкую улицу. Похороны состоялись по всем канонам православной церкви и при большом стечении народа. Улица против выхода из храма была заполнена толпами людей вплоть до противоположного тротуара. Все пятнадцать километров, отделяющие Пятницкую улицу от села Богородского, родня и друзья, и в первую очередь хор Братства и многие из прихожан прошли с нами пешком за катафалком, изредка останавливаясь, чтобы пропеть „Со святыми упокой“ и „Вечную память“».
Последнее время он не служил –