при виде золотого блеска и множества огоньков встрепенулась, стала оглядываться вокруг.
– Надо бы хоть одну свечку поставить… – неуверенно предложила Наташка.
– Давай, – разрешил Серега.
Пока жена ходила за свечами, он тоже по-быстрому осмотрелся. На стенах между иконами, и над входом, и впереди над закрытыми воротами были пристроены еловые и сосновые лапы. Кроме ладана и воска пахло еще хвоей, этот привычный запах немного успокаивал. Народ вокруг крестился и кланялся. Серега стоял столбом и чувствовал себя не слишком уютно. Чтобы скрыть смущение, он поминутно поправлял на материной голове шаль, которая тут же опять сползала. Когда Наташка вернулась, он почувствовал себя увереннее.
Время от времени ворота открывались и выходили священники. Их было несколько. Серега так и не разобрал, кто из них главный, а кто так. Они кланялись и размахивали кадилом, что-то выкликали, народ им дружно отвечал… Вообще, служба Сереге даже нравилась, только непонятно было, зачем ей тянуться целую ночь, зачем повторять одни и те же слова, действия… Он очень скоро устал следить за тем, что происходило перед ним, а стал смотреть на мать.
Мать сидела в кресле радостная, разрумянившаяся. Трудно было определить, что она понимает, что нет. Видя, как крестятся другие, она тоже несколько раз перекрестилась, и все оглядывалась на Серегу, как будто ждала от него одобрения. Смотрела она большей частью на золоченые иконы, на оранжевые язычки пламени, прыгавшие над свечками, но каждый раз, когда выходил священник, поворачивала голову и беззвучно шевелила губами. Видно было, что ей здесь хорошо. У Сереги сжалось сердце, когда она в очередной раз оглянулась на него и вдруг залепетала, не до конца выговаривая слова, что-то несвязное…
Он с тревогой глянул на Наташку. Та прислушалась и перевела:
– Она говорит: красиво тут очень!
– Ну так, – сказал Серега, проглатывая комок. – Ясное дело. Рождество же! Рождество, мама…
Уже, наверное, раз в двадцатый запели старинную песню, которую Серега, пока стоял, успел выучить наизусть: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»
Он не пел, но после слов матери в груди стало тепло и щемяще, как будто и для него здесь происходило что-то хорошее. Издалека, от иконы какой-то женщины, похожей на медсестру, ему радостно кивнула знакомая бабулька из тех, что приходили к ним домой…
Они побыли еще немного, потом мать устала и начала засыпать. Голова ее свесилась на грудь, тело немного скособочилось, стремясь принять удобное положение. Как ее устраивали в машине, она, наверное, даже и не слышала. Дома проснулась ненадолго, когда Наташка ее раздевала, но стоило опустить ей на грудь одеяло, как глаза у нее снова закрылись.
На диване в гостиной спал Макс, прямо перед включенным телевизором. На экране не то полиция преследовала бандитов, не то бандиты гнались за кем-то из наших. Серега щелкнул кнопкой, и погоня закончилась. Он принес одеяло и подушку, устроил