будет мое последнее свидание с ней», – говорила она. Но это был 1938 год. Было опасно ехать к недругу, и я отказалась. Ходили слухи, что Лиза погибла в годы «культа личности». Как хочется верить, что она перед смертью покаялась! Провидел монах ее дорогу! Увидел в ней врага веры христианской…
Господи, прости ей прегрешения и отречение – и мученическую смерть ее прими как искупление! Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!
Вторая женитьба отца
Теперь о моих родителях. В августе 1917 года семья наша распалась. Я и сестра уехали в Москву учиться в вуз. Отец обещал высылать деньги. И вот Октябрьская революция – деньги теряли ценность. Отец, как интеллигент, не примкнувший к большевикам – он именовал себя теперь кадетом, – попал в буржуи. На него еженедельно «в пользу народа» накладывали контрибуцию: 3 тысячи, 5 тысяч и т. д. Ценные бумаги потеряли всякую ценность. «Керенки» никем не ценились, а царские деньги перестали брать. Все скопленное отцом на лучшую жизнь с новой женой пропало. Отец говорил мне, что у него было 60 тысяч в бумагах, а у Верочки (Вера Дмитриевна – так звали новую жену отца) на груди висели 11 тысяч, и все пропало. Отец еще не был стар, ему в 1918 году было пятьдесят два года, и он мог работать в больнице, которую строил двадцать лет. Но появился «совет сиделок», кончилось единоначалие главного врача. Разруха, болезни, голод… В три дня была распродана квартира из одиннадцати комнат, и отец с Верочкой уехали неизвестно куда.
Мать с братом приехали после Октябрьской революции навестить нас, да так и остались в Москве навсегда. Страшно вспомнить ее слезы, ее проклятия, ее обиду на отца. Мы оказались без средств и вообще безо всего. Все, что только возможно было взять, было взято Верочкой. Сундук со старыми коврами и сундук с бельем матери взяли соседи. В январе 1918 года, на рождественских каникулах, я поехала к отцу за вещами, но вернулась ни с чем. Захватила только швейную машинку, да и то еле выхлопотала разрешение на ее провоз. Заградительные отряды отбирали и вещи, и продовольствие. Вдогонку пришло письмо, что с Угличем все кончено. Отец теперь жил в Туле и работал врачом.
Изголодавшись в Москве, я иногда ездила к нему на каникулы. На Верочке он женился. Он мне написал: «Я не придаю значения венчанию в церкви, но пришлось постоять под венцом, неудобно было перед родней Верочки – они живут здесь рядом, и Вера Дмитриевна хотела быть женой, а не любовницей».
У нее было три сестры, надо было их кормить.
Но как были обижены мы, дети! Ведь нам было восемнадцать-девятнадцать лет, а брату пятнадцать, и мать больная. В Москве голод, холод, разруха, а в Туле тепло, сытно. Из детей только я сохранила любовь к отцу. Это его и утверждало в его правоте! Не лучше было бы, если бы и я была против отца? Сестра и брат игнорировали его.
В 1920 году на Рождество я опять поехала к отцу. Все вечера он проводил за чтением антирелигиозных книг. Он хотел утвердиться в своем неверии, а Вера Дмитриевна ходила в церковь. В пятьдесят два года он впервые в жизни прочитал весь Новый Завет. Я подарила его отцу. Но каков же был мой ужас, когда я прочла его заметки на полях: «ерунда», «чепуха», «глупости»