быть, Давыд Васильевич. Не отрицаю. А вот и мой ответный ход, – сказал тот, переставив коня. – Шах!
И они, сосредоточившись, снова углубились в игру. Сложившаяся на шахматной доске позиция уже не способствовала дальнейшим непринужденным разговорам.
– Ну что же, Афанасий, доигрались мы с тобой до голых королей… Стало быть, ничья?
– Уж это точно, Давыд Васильевич. Самая что ни на есть.
– Не зря же я, видать, назвал тебя нахалом. Хорошо еще, что играли одни, а то бы от стыда оставалось бы только удавиться… – сокрушенно вздохнул тот. – Стыдоба, одним словом!
– И что вы это так убиваетесь, Давыд Васильевич? – удивился Афанасий. – Неужто вас и на самом деле так задела ничья со мной? Подумаешь, эка невидаль!
Воевода скептически посмотрел на него.
– Молод ты еще, десятник! И к тому же, как и сам понимаешь, очень даже невысокого сословия. А я же ведь, несмотря на свое лишь дворянское происхождение, играл, по стечению ряда обстоятельств, конечно, с лучшими, заметь, представителями боярских родов России. Людьми прекрасно образованными и умными. И ни разу не то что не проигрывал, но даже не сводил с ними партии вничью. А тут… – и безнадежно махнул рукой.
В комнате повисла напряженная тишина. И были только слышны потрескивания горящих свечей.
– Ну да ладно, – нарушил ее воевода. – Признаюсь, меня действительно расстроила ничья с тобой. А может быть, и зря? – Он пристально посмотрел на Афанасия. – Может, действительно надо радоваться, что в коня корм? – И задумался. – Во всяком случае, предлагаю сыграть еще одну партию. Ты не будешь против?
– Конечно, нет! – согласился тот с облегчением, подавленный искренностью признаний уважаемого им человека. – Только боюсь ее очередного исхода. – И пояснил: – Я ведь, если вы, Давыд Васильевич, успели заметить, уступать не привык. Причем никому.
На этот раз тот усмехнулся:
– Не бойся. Я постараюсь теперь быть настолько сосредоточенным и внимательным, чтобы больше не доставить тебе удовольствия, а себе расстройства.
– Ежели так, то конечно, Давыд Васильевич!
Они развернули шахматную доску и стали расставлять фигуры на ней.
– Кстати, – заметил воевода, когда шахматная доска была готова для начала новой партии, – как у тебя, наладились ли отношения со своей прислугой?
– Вполне, – насторожился тот.
– Я так и думал. То-то она у тебя вся прямо-таки расцвела. Да и подозрительно округлилась к тому же, – хохотнул воевода.
– Вы это к чему, Давыд Васильевич?
– Да к тому, что, сдается мне, понести она может от тебя.
Афанасий посмотрел ему в глаза:
– А это что, возбраняется?!
– Смотря как посмотреть, – уклончиво ответил тот.
– Во всяком случае, я не стал менять ваших девиц как перчатки, чего вы почему-то очень убоялись.
Воевода нахмурился.
– Дерзить изволишь, десятник?!
– Вынуждаете, Давыд Васильевич! Я хоть и отношусь, как вы выразились, к невысокому сословию, однако, смею вас заверить, понятие