того, требуем другого, протестуем и т. д. Когда я приезжал туда, то Новосильцев всегда довольно оппозиционно меня встречал. Ведь много бывает в отношениях, особенно в отношениях политических и общественных вещей, которых нечем документировать, но которые ощущаются. И напряженность атмосферы в Ставке, и, в частности, среди Главного Ком. Союза офицеров давно чувствовалась. А, вероятно, за месяц, если не больше, до всех этих событий, так в конце июля, я уже получил точные сведения об офицерском заговоре, который готовился и который имел опорные пункты в Петербурге и в Ставке.
Шабловский. В конце июля….
Керенский. Да, даже м. б. раньше, можно сверить с тем, когда был издан закон о праве внеслужебных арестов и высылки за границу.
Либер. Кажется, 9 июля.
Керенский. Нет, позже. Недели за две до издания этого закона я лично все думал, как организовать борьбу с заговорщиками. В конце концов законопроект, который еще в апреле месяце я, Министр Юстиции, вносил чисто теоретически, теперь понадобился практически. Конечно, я держал Врем. Правительство в курсе этого нового явления (волны заговоров). Тогда происходили аресты великих князей, но оказалось, мы сознательно были направлены на ложный путь. Барановский же заехал в Ставку для того, чтобы ориентироваться в настроениях и выяснить, в чем там, в Союзе офицеров, дело. Другой раз, когда он ездил вместе с Савинковым, то, вернувшись, он, между прочим, говорил: «Сейчас атмосфера в Ставке убийственная; Вас там совершенно не выносят».
[Я считаю нужным резко подчеркнуть, что поездка полк. Барановского в Ставку ничего общего с задачами политического розыска не имела и иметь не могла. Заговорщичеством была контрабанда в Союзе офицеров, которая и обследовалась в особом порядке. Главный Комитет Союза офицеров выделял из своей среды активных заговорщиков; его же члены были агентами конспирации на местах; они же давали и легальным выступлениям Союза нужный им тон. Полк. Барановский интересовался Союзом офицеров именно как легальной общественной организацией; притом организацией по задачам своим весьма полезной и нужной, однако проявлявшей в деятельности своего Главного Комитета черты все более и более меня, как Министра-Председателя и Военного Министра, беспокоившие.
По идее своей и по уставу Союз офицеров был профессиональной, беспартийной организацией. «Союз офицеров Армии и Флота, – говорится на первой странице Устава Союза, – есть Союз профессиональный… Союз не имеет никакой политической платформы и не преследует никаких политических целей. Каждому члену Союза представляется право политического самоопределения. Члены обязуются не вносить политической нетерпимости в служебные отношения и быт Армии и Флота». Совершенно правильное определение характера всякого профессионального Союза. Конечно, требовать полной аполитичности от какого-либо профессионального Союза в России летом 1917 г. было бы просто смешно, но боевым «нетерпимым» политическим Учреждением профессиональный Союз, а тем более его правление, становится никогда не должен и не может. Между тем Главный Комитет Союза офицеров нарушил эту азбуку