рисковать гибельным опытом «однородной власти», и должно было устранить всякий повод, которым большевики справа могли бы воспользоваться для подготовлявшейся попытки на Московском Совещании создать так называемую сильную власть и во всяком случае отклонить Правительственный курс направо. Конечно, такая попытка сама по себе только жестоко оконфузила бы своих участников. Опасность ее могла быть только в том, что она отбросила бы руководящие демократические круги, в это время честно и искренно шедшие в ногу с Правительством влево. Ведь, я думаю, Московское Совещание доказало, что мечта о том, что народные массы в то время могли бы быть отброшены от Временного Правительства вправо, была вреднейшей утопией, т. к. подобные мечтатели, бессильные что-либо сделать, только раздражали и усиливали недоверие к верхам низов. Тогда, на Московском Совещании, правые утописты были благополучно поставлены на свое место, но никакая действительность не могла их отрезвить, и они продолжали шуметь настолько, чтобы быть в руках левых демагогов удобным орудием для раздражения зверя в массах, который и вырвался, наконец, на свободу!..
Потом, после Московского Совещания, я предложил и уговорил Савинкова не выходить в отставку. Когда в Москве, как казалось, всем стало ясным, что борьба с Врем. Правительством на такой почве невозможна, я решил, что дальше не стоит развивать все последствия (из этой истории с запиской и вызовом Корнилова).
Конечно, решение это, может быть, покажется неправильным, но я не видел в действиях Савинкова злого умысла, а видел только чрезмерное проявление его боевого темперамента. Во всяком случае его уход не предотвратил бы Корниловской попытки, т. к. я убежден, что события 27–29 августа подготовлялись за спиной Савинкова. Из дальнейшего, я думаю, будет видно, что этот мой вывод правилен.
Председатель. Были ли донесения Вам Филоненко о заговоре в Ставке и на чем основывались они; в частности, по поводу Лукомского и Тихменева?
Керенский. Я читал в газетах, что некоторыми свидетелями какое-то большое значение придается тому, что якобы мне были донесения о заговоре чуть ли не под руководством Лукомского и я не обратил на это внимания… На самом деле обстоятельства были совершенно иные. Разговор о Лукомском был, но вот в какой обстановке. Когда Филоненко был назначен Комиссаром при Верховном Главнокомандующем, то дня через два после этого мне говорит Савинков, что Филоненко что-то «раскрыл» и что он настаивает на «немедленном увольнении» Лукомского. Я ответил – как это он узнал, ведь он только что приехал в Ставку. Тут Филоненко приехал сюда и заявил мне, что «я не доверяю ген. Лукомскому и настаиваю на его немедленном увольнении». Я ответил на это, что не могу этого сделать, потому что уволить начальника Штаба Верховного Главнокомандующего без основания и без данных совершенно невозможно, что мое положение будет совершенно нелепым – скажут, что это произвол в совершенно недопустимой форме: сегодня почему-то увольняет одного, завтра уволит другого.