ее. В то же время с контрреволюцией на фронте было покончено»[102].
Не обращая внимания на ставку Духонина в Могилеве, Совнарком направил на фронт нового командующего Н. В. Крыленко, предоставив ему полномочия на заключение перемирия. Германское командование, также стремившееся к заключению перемирия, признало полномочия парламентеров, направленных Крыленко в штаб одной из немецких дивизий, и Крыленко немедленно издал приказ о прекращении перестрелки по всему фронту. А вскоре было заключено перемирие с германским командованием, действовавшее до февраля 1918 года. Тем самым ставка генерала Духонина была изолирована, и все усилия превратить ее в главный центр по борьбе с новой властью окончились провалом. Часть генералов во главе с арестованным ранее Корниловым бежала на Дон, а сам генерал Духонин был убит занявшими его ставку матросами и восставшими солдатами.
Общее положение на фронтах Первой мировой войны было в эти месяцы крайне сложным и плохо прогнозируемым. Усталой, ослабленной и деморализованной русской армии противостояли на фронте еще достаточно сильные и дисциплинированные армии германо-австрийской коалиции, и перемирие с ними было не слишком прочной гарантией невмешательства. Да и в союзных России странах – Великобритании, Франции, США и Японии – под ружьем находились миллионы солдат, часть которых Антанта могла использовать для подавления русской революции и восстановления Восточного фронта.
Призывая начать социалистическую революцию в воюющей России, Ленин рассчитывал, что русский пролетариат будет очень скоро поддержан пролетариатом главных европейских стран. В 1917 году ни Ленин, ни другие руководители большевиков не надеялись и не предполагали, что революционная Россия сможет долго уцелеть во враждебном для нее капиталистическом окружении. Ставился вопрос о том, чтобы начать не столько русскую, сколько мировую революцию, создать для нее плацдарм и продержаться по возможности дольше – пока не дозреют до революции другие страны. В этом был тогда главный стратегический расчет Ленина и в этом был главный риск, ибо бесчисленное количество различных факторов, определяющих международную обстановку и ход войны, нельзя было просчитать и определить заранее. И Ленин на этот счет не обманывался – он хорошо понимал, что поднять вооруженное восстание в тылу воюющей армии и в условиях мировой войны – это не просто риск, а это значит все поставить на карту. Понимали это и другие члены советского правительства.
Но было бы несправедливым обвинять большевиков в том, что они ведут слишком рискованную игру. Ф. Энгельс писал: «В революции, как и на войне, в высшей степени необходимо в решающий момент все поставить на карту, каковы бы ни были шансы. <…> Бесспорно, что во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным. Но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча»[103].
Всякая