Вы ночью уже бывали здесь?
– Нет.
– Сегодня приходите… даже без денег…
– Я богат… и отдыхаю здесь…
Он поцеловал ей запястье и пошёл прочь от ресторана. Она смотрела ему вслед и думала:
«Щеголь этот будет великолепен в моей квартире. Похож на поэта-декадента. Введу в моду новый стиль: декадентский…»
Ночью они пили шартрез и ели дичь в кабинете наверху, откуда был виден зал. Кира была в розовом коротком платье с вырезом на груди, Эмиль – в серой шёлковой одежде. На сцене видел он Лизу в ярко-голубом сарафане, певшую по-английски под рокот струнных инструментов.
И небрежно он осведомился о певице, и Кира, слегка ревнуя, сказала ему, что балуется Лизой сельский поп из Волчьего Дола.
– Неужто шалунишка-священник очень смазлив? – спросил Эмиль.
– И старый, и дряблый. Для Божьей благодати, наверное, она кувыркается.
«Так почему Лиза со мной брыкалась и шарахнулась прочь?» – изумлённо подумал он.
– Не понимаю я выбор её, – молвила Кира, – хоть и сама я не ханжа, а пассия здешнего мэра. Она же – его дочь, и теперь она барахтается у меня ради денег.
Он хмыкнул и осклабился.
– Но резоны и польза в моей связи с мэром есть, – заметила Кира, – ведь моё всё это.
И она шевельнула пальцами, словно мусоля денежные купюры.
– Пожалуй, – согласился он.
– Едем ко мне, – предложила она, и согласно он кивнул…
У неё дома встретила их её дочь и, всё поняв, шмыгнула в свою комнату…
Вальяжная хозяйка уселась на диван, и Эмиль, стоя перед нею, возненавидел её. И всё же он вожделел к ней; казалась она ему очень на него похожей. «Я вёл бы себе так же, – подумалось ему, – будь я важной дамой. Кира – нравственный мой двойник, но с женским телом…»
Она его спросила досадливо:
– Почему не идёшь ко мне?
– А в тебе нет нежности.
– Зачем она тебе, если во всём покорным будет моё тело?
И улыбнулась она дразняще, и он, стоя перед нею, думал о том, что сам он с такой вот ухмылкой оценивает блудниц.
С его сознанием происходило странное: вдруг он начал воспринимать себя женщиной, облачённой для маскарада в мужские одежды. Он сел, наконец, рядом с нею и прижался к ней. И пнула она проказливо его плечи и, опрокинув его навзничь, ринулась на него. И мнилось ему тело её гораздо крепче и крупнее, чем было оно в действительности. И вдруг ему подумалось: «Сейчас себя воспринимаю я женщиной, но разве я баба? Значит, могу я себя считать даже гением, не будучи им. Неужели я ошибался в восприятии самого себя? Но кто же я такой?..»
И свершил он нежданное для себя: он, урча и багровея, скинул её на ковёр и встал над нею, и когда гневно вскочила она, ударил её кулаком в живот. И она рухнула ничком, и любовался он мелкой дрожью её плоти, пока оба разом не устремились они в распахнутую дверь спальни… И уподобилась в постели их взаимная