её собственное обнажённое тело. Священник балагурил басовито о покаянии, и вдруг захотелось ей исповедаться ему, и почудилось ей, что её прегрешенья превратились в жадные инфузории, травящие в ней слюну, кровь и дарования Божьи.
И перед образом Христа призналась она попу в своих разнузданных грёзах. Она вообразила, как извращённо ласкает она Христа, и в страхе перед кощунством зажмурилась. И хозяин дома повлёк гостью в спальню, и уже в постели с ним Лизе подумалось: «Источая скверну, привыкаешь в ней жить…»
10
Зимой в город приехал Эмиль и поселился в лучшей гостинице. По утрам он в белом бродил у моря, а вечерами он, облачённый в чёрное, посещал роскошные кабаки.
Однажды пил он за стойкой хмельные коктейли, и вдруг увидел он лицо её, нервное и печальное, и серые глаза, и волосы до плеч, и браслеты с рубинами на запястьях. И грозно покосился он на щеголеватого, грузного и лысого грузина в сиреневой блузе, и чуял Эмиль запахи пота и порченых зубов. Грузин убрался за дальний столик, и села она в голубом узком платье рядом с Эмилем…
– Вспомнил меня? – спросила она.
– Да, Лиза.
И пили они хмельную ярко-бурую смесь, пока он не сказал:
– Таимые мысли мучают, как неутолённая чувственность. Но не удобно в гомоне беседовать. Давай же на улицу от гвалта выйдем.
И вышли они в фойе, и принял он от швейцара и помог ей надеть светло-коричневый плащ с капюшоном, и застегнула она все пуговицы. Эмиль быстро облачился в чёрное лёгкое пальто.
Они вышли на бульвар с редкими фонарями вдоль реки; и журчала вода, и ветер усилился, и появилась из-за туч полная луна, и вспомнился Лизе сумрак в доме священника. И она бормотала:
– Зачем люди злые?.. И почему любовь мучает?..
– Но ведь и зло зачем-то нужно, иначе не возникала бы способность его творить. Всё объяснимо…
– И любовь?
– И любовь объяснима. Не думают люди о причинах любви, если она их нежит: и без дум весело им; а после любви в неё уже не верят. Всякий любит похожее на себя. И я чувствую, Лиза, что странно мы похожи и умом, и норовом, и отношением к смерти.
– Не суесловь о смерти, – попросила она, – не галди о смрадной карге с косою.
– Но, Лиза, если бы знали мы, что жизнь наша продлится вечно, разве не потеряли бы мы способность наслаждаться радостями земного существования? Мы бы тогда уподобились вечной скале, без чувств и разума, без горестей и счастья. Разве не печально это? Мы клянём смерть, боимся её до озноба, но забываем благодарить её за неизбывную жажду прелестей земли и неба. Ничто не обостряет разум и чувства сильнее, чем осознание близости конца. И я весьма благодарен злу за познание прелести благодеяний. Я люблю уродство за то, что сравнение с ним выявляет красоту. И ласки женщины всего приятнее после её сопротивленья, как тепло дома после зимней вьюги. Нельзя различить благо, не узнав зло. Я люблю свои неудачи за радость, которая меня